О классическом капитализме и социалистическом фундаментализме

Происходящее в современном мире символизирует собой не просто очередной тактический кризис из-за некоторого количества локальных ошибок. Речь идет об обостряющемся несоответствии господствующей теоретической парадигмы фактическому положению вещей.

Некоторые авторы, как, в частности, Александр Роджерс, справедливо указывают на все признаки смерти классического капитализма. Но затрагивая верный факторы, они приходят к явно ошибочным выводам.

Например вот таким: «Существующая глобальная монетаристская/банковская система, основанная на ссудном проценте, не помогает развивать мировую экономику, а убивает её. И она должна быть разрушена!»

На первый взгляд резюме выглядит верным, но в сочетании с другими использованными в оценке аргументами, неизбежно напрашивается вывод об ошибочности вкладываемого в заключение смысла.

Чем больше я читаю подобных статей, тем отчетливее понимаю, насколько сильно ошибался Маркс, и как его фундаментальные ошибки исподволь наследуют все нынешние марксисты. К сожалению Роджерс не исключение.

Дело в том, что Маркс, Смит и Вебер описывали не просто другой капитализм, они за целое приняли лишь его малую часть. Если выражаться биологическими аналогиями, все ими изложенное касалось только стадии гусеницы и очень-очень поверхностно следующего этапа — куколки, тогда как этап бабочки не рассматривался вовсе.

Отсюда и возникает ощущение конца классического капитализма. Более того, оно совершенно верно. Однако переход от одной стадии к другой вовсе не является тупиковым отклонением. Наоборот, этот переход естественен и закономерен по собственным внутренним правилам системы. Он является простой эволюцией под действием внешних условий.

К сожалению, сторонники теории Маркса слишком часто и глубоко впадают в фундаментализм, игнорируя даже доказанные временем ошибки концепции. Тем самым превращая промежуточный аналитические выводы в свято неизменный фетиш, над реальным смыслом которого думать категорически запрещено.

Например, раз классик определил отъем прибавочной стоимости главной ключевой чертой капитализма, значит она и сама по себе есть один из главных корней зла, до того не существовавших. Можно подумать, при рабовладении или феодализме суть экономического механизма выглядела как-то иначе. Какая разница, отнимался продукт через работу только за еду, как в рабовладении, или в натуральной форме (барщина или оброк), как при феодализме? Или может быть советская Индустриализация финансировалась по какому-то иному принципу? Или мотивом Коллективизации являлось не стремление к укрупнению сельского хозяйства для увеличения масштабов его итоговой доходности ДЛЯ ГОСУДАРСТВА?

То же касается ссудного процента. Исходя из фундаментальных представлений его придумали банки чтобы прямо паразитировать на экономике. Но разве в докапиталистическую или в социалистическую эпоху экономические законы работали как-то иначе? В любой форме экономики ресурсы всегда вкладываются с целью получения результата, по размеру превосходящего инвестицию.

Что когда-то это оформлялось другими словами сути дела не меняет. Законы математики успешно работали всегда, в том числе задолго до их официального открытия человеком. Законов экономики это касается в точно той же степени. Если на входе в цикл ресурсов вкладывается больше, чем их получается на выходе, такая экономика в конечном счете разоряется. Вне зависимости от ее внешнего оформления.

Но социалистический фундаментализм признать такое не позволяет. Более того, он требует категорического отрицания, даже полного исключения, любых фактов, ему противоречащих. В частности, марксистская теория постулирует априорность превосходства социализма над капитализмом в эффективности производства.

Но что такое эффективность, как не соотношение объема полученного результата к затратам? Если считать, что в социализме работнику достается весь им создаваемый прибавочный продукт, то в чем тогда будет заключаться рост эффективности вообще и для государства в частности?

Опять же, согласно формальной логике более эффективные экономические системы всегда выигрывают у менее эффективных. Следовательно, это Советский Союз был должен обойти капиталистический мир по практическим показателям. Даже с учетом фактора Второй мировой войны. Но в реальности итог получился иным.

И ладно бы только в одном СССР. Тогда бы еще было возможным как-то списать последствия на предательство отдельных моральных уродов и операции иностранных спецслужб. Но из 190 существующих социализм у себя пытались строить 23 страны, в том числе 8 (без СССР), европейских и развитых. Успеха не достиг никто. Даже в Китае результат начал достигаться только после очевидного отхода от классического социализма. Из чего напрашивается очевидный вывод о безосновательности довода о безусловности превосходства экономической модели социализма над капитализмом.

Более того, тот социализм (и тот марксизм), категориями и подходами пытаются оперировать нынешние марксисты, кончился как раз вместе тем первоначальным капитализмом, который Роджерс назвал классическим. По той простой причине, что они являлись двумя сторонами одной и той же медали.

Нынешний капитализм другой потому что давно перешел из стадии гусеницы в стадию куколки, и, очень похоже, даже успел вплотную приблизиться к переходу в следующую фазу цикла.

Это длинное вступление было необходимо чтобы показать степень утраты адекватности фундаментального марксистского подхода к оценке происходящего в глобальной экономике. Впрочем, справедливость сказанного выше, прямо подтвердил в своих выкладках и сам Александр Роджерс.

Согласно фундаментальному догмату классы есть большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают.

Отсюда следует непримиримость взаимного противоречия их интересов, а значит принципиальная невозможность какого бы то ни было примирения. Даже тактического. Однако реальность вынуждает признавать хотя бы часть наиболее очевидного. Теория теорией, но даже при ней Александр, мало того что оказывается вынужден выделять банковский капитал в отдельный класс, так еще и показывать принципиальность его противостояния как промышленному капиталу, так и пролетариату. Для иллюстрации чего приводится прекрасный (действительно прекрасный, без дураков, это важно) пример про людей, орков и драконов.

Я даже не стану заострять внимание на очевидное несоответствие разделения фундаментальной логике классического социализма. Хотя по ней класс капиталистов одинаков, потому что они владеют капиталом, а уж промышленным или банковским — дело десятое. Отмечу другое. У автора получается, что ради устранения смертельной угрозы со стороны драконов, людям следует объединяться даже со своими принципиальными врагами — орками, которых драконы также намерены убивать без разницы.

В сталинские времена за одну только эту мысль можно было в два счета загреметь в лагерь за оппортунизм. И, прошу заметить, совершенно справедливо. Потому что если с принципиальным врагом все же можно объединяться, то возникает закономерный вопрос, — а такой ли уж принципиальный этот враг сам по себе? Если с ним можно (и даже нужно) договориться при одновременном сохранении сторон, то так ли уж верны фундаментальные догматы, на основе которых непримиримость противостояния выводилась все прошлое время?

Каким боком все сказанное касается ключевой темы статьи Александра Роджерса про смерть классического капитализма? Самым непосредственным. Любые факты, взятые в отрыве от базовых смыслов, самостоятельного значения не имеют. Камень упал в воду. И что с того? Если это камень из стены плотины — смысл один. Если это валун будущего основания плотины — смысл другой. Если это просто галька, брошенная играющим ребенком — третий.

С банковским капиталом этот момент проявляется наиболее наглядно. Экономический кризис капитализма возник не из-за самого ссудного процент, как такового. Римские императоры вкладывались в римские дороги тоже не из меценатства. Пока проекты приносили существенную прибыль Рим рос, крепчал и, как закономерное следствие, расширялся. Когда расходы стали превосходить доходы, империя развалилась. Точно также феодализм победил рабовладельческую модель. Просто потому, что на вложенный сестерций он приносил заметно больше прибыли.

Так что ссудный процент лишь новая форма упаковки одного и того же базового экономического смысла. Проблема не в нем. Она заключается в нарушении совершенно других базовых экономических механизмов.

Во-первых, в нарушении принципа конечности. В первую очередь — денег, во-вторую — экономического пространства. Классический капитализм постулирует, что более эффективные модели использования капитала всегда выигрывают у менее эффективных. Потому что перетягивают на себя свободный капитал через превосходство в доходности. Происходит это по причине конечности денег, как ключевого инструмента. Однако если деньги можно в любых количествах в любой момент допечатывать, то превосходство в эффективности тут же утрачивает влияющий смысл. Стоит ли тогда удивляться бесконечному увеличению размером мирового долга?

То же касается экономического пространства. Все его оценочные инструменты основаны на бесконечности роста размера экономики. А это невозможно. Даже в самых обеспеченных странах средний размер потребления мяса на душу населения не превышает 82 килограммов в год. Некоторым пространством для роста можно считать страны, где он, как, например, в России, составляет 74 кг, или, как в ряде стран Африки — 14,8 кг, или в Шри Ланке — 3,7 кг. Но при этом рынок все равно останется конечным, так как впихнуть в человека сначала 200, потом 300 килограмм мяса и так до бесконечности очевидно невозможно.

И такое справедливо для всех прочих товаров и услуг. Но в принципе не учитывается оценочной системой как таковой. Более того, оно ей прямо противоречит. Рынок не должен становиться монопольным, ибо это плохо, но при этом все его игроки обязаны расти стабильно и бесконечно долго. Откуда для этого возьмутся потребители никого не волнует. А они взяли и кончились, что и вызвало кризис.

Другим ключевым нарушенным базовым экономическим принципом является принцип сохранения стоимости. Использование конечного и ограниченного инструмента вроде золота и серебра гарантировало возможность консервации и складирования прибыли, на данный момент не требующейся для расширения бизнес-процесса. Став фиатными, современные деньги не позволяют ничего накапливать, вне зависимости от степени эффективности генерирующего их бизнес-процесса. Что прямо разрушает смысл экономики вообще.

Причем, сказанное в абсолютно равной степени касается что капиталистической, что социалистической модели. На том основании, что ключевым экономическим инструментом в обоих случаях остаются фиатные деньги, объем которых определяется субъективным решением людей «принимающих решения». В том числе — экономически неэффективные.

Раньше воля монархов тоже считалась определяющей, но когда расходы начинали обгонять доходы, даже они оказывались вынуждены портить монету, то есть демонстрировать убыточность очевидным образом. Сегодня процесс маскировки результата стал много качественнее. Но даже он уже не в состоянии спрятать перекос фундаментального экономического механизма, следствием которого как раз и являются нынешние банки.

Но вот причины этого перекоса — тема совершенно отдельная. Более того, без ее анализа что-либо рекомендовать относительно банков, тем более их во что бы то ни было выделять, вообще смысла не имеет. Суть заключается в другом.

Лишение денег функции самостоятельного накопления богатства вызвало два взаимосвязанных негативных процесса. С одной стороны — тягу к расширению размера участия государства в экономике. Рост особенно нагляден на примерах «догоняющих» стран, вынужденных в считанные годы наверстывать уровень, к которому развитые шли на протяжении полутора веков.

Мало кто помнит, но понятия постоянного подоходного налога с граждан в Британии до 1842 года не существовало. Хотя попытки его ввести предпринимались неоднократно, заканчивались они плачевно. В США такой же налог на постоянной основе был введен лишь в 1894. Потому и доля участия государства в экономическом обороте стран оставалась незначительной, тогда как сегодня в ведущих странах она превышает 48 — 56%.

С другой стороны, перераспределение богатства в пользу менее обеспеченной части общества сейчас считается главным смыслом существования государства, как института. Даже обеспечение безопасности границ сегодня трактуется обществом как нечто сильно менее значимое. В результате львиную долю расходных частей бюджета занимает социалка. Например, в США она достигает 58,1 % , в Британии — 64,1%, в России — свыше 60%.

Такое происходит потому, что граждане постоянно требуют увеличения выплат, мало интересуясь как масштабами процесса, так и источниками финансирования. В результате сложился замкнутый круг.

Никто не может соскочить по причине постоянного и быстрого обесценивания денег. Их источником уже является не экономика, а печатный станок, принадлежащий государству. Которое также не может отказаться от роста расходов, но имеет возможность эмитировать фиантные деньги в необходимых количествах. Стремясь лишь удержать колесо от падения, то есть от сваливания в инфляцию. В результате государство еще больше затягивается в экономику, а деньги еще сильнее теряют в ценности. Соблюдать баланс между доходами и расходами не обязательно, так как всегда можно включить печатный станок.

А так как нигде, кроме банков, их хранить нельзя, да и не имеет смысла, все возрастающее море бумажек консолидируется на банковских счетах. Однако банки тоже обязаны постоянно расти. Как по требованию регуляторов, так и согласно все еще сохраняющихся классических оценочных капиталистических императивов. Это вынуждает их наращивать объем выданных кредитов. Но так как обесцениваются фиатные деньги быстро и темпы процесса мало предсказуемы во времени, преимущество в получении кредитов естественно получают наиболее доходные области, вроде потребов, а не во что-то долгосрочное под минимальную ставку.

И да, делается все это под максимальные залоги и минимально возможные риски. Но при этом, даже кредитуя розницу под 35 — 40 — и даже 55% годовых, итоговая доходность банковского капитала остается значительно ниже. В частности в России абсолютное большинство банков показывает менее 10% рентабельности.

Это не значит, что банки плохо живут или банкиры нуждаются в какой-то особенной жалости. Но это прямо говорит, что решить проблему простым отказом от ссудного процента невозможно в принципе. Классический капитализм умирает потому что он основывался на бесконечном качении с постоянным ускорением. Но для этого требовался и бесконечный рынок, который закончился. Потреблять принципиально больше, чем сейчас, он уже не в состоянии.

Надо думать о пересмотре конструкции экономического механизма в целом, чтобы вернуть ей способность нормального функционирования без обязательного постоянного роста. По крайней мере — всеобщего. Потому что это именно те условия, в которых миру предстоит существовать весьма и весьма длительное время в будущем.

Они уже наступают в виде начавшегося процесса распада единого рынка на отдельные изолированные кластеры, стремящиеся к экономической и финансовой самодостаточности. Причем к этому стремятся не только государственные институты, но и крупнейшие транснациональные корпорации, пытающиеся добиться легализации полностью собственных, отдельных от государства, денег, вроде Libra у Facebook или Gram у Telegram.

Без решения этой проблемы попытка простого отказа от ссудного процента выглядит мертвому припаркой.

Александр Запольскис