Украина: анатомия предательства

Государство, хоть и создаётся людьми для защиты своих (человеческих) интересов, тем не менее с момента создания является самодовлеющей структурой, интересы которой далеко не всегда совпадают с интересами создавшего её общества. Теоретически баланс интересов государства и общества должен был бы обеспечить надёжную базу развития. Казалось бы достижение компромисса между интересами государства и общества не составит большого труда, ведь люди потому и смогли жить единым коллективом (обществом), что научились искусству компромисса.

Но здесь внезапно сыграл негативную роль человеческий фактор. Сама по себе государственная структура абсолютно прагматична и не эмоциональна. Польза, приносимая государству оценивается ею, как добро, вред, наносимый государству, воспринимается, как зло. Если бы эта структура могла существовать абсолютно автономно (не сепаратно, а автономно, то есть отдельно, но во взаимодействии) от человека, то компромисс между государством и обществом был бы достаточно легко достижим.

Но государство, как структура, может воздействовать на реальность только при помощи государственного аппарата, состоящего из людей. Таким образом, сотрудники государственного аппарата изначально оказываются едины в трёх лицах: представляют себя, как индивидуума, бюрократию, как составную часть общества, и государство, как таковое. Конфликт интересов налицо.

Именно поэтому история человечества – есть история попыток отдельных общественных групп узурпировать государственную власть, объявить себя государством и обществом в одном лице и, опираясь на возможности государства, как аппарата принуждения, навязать свою волю и своё восприятие мира иным социальным группам. Например, в средние века европейским купцам было выгодно мирно торговать с мусульманским Востоком, крестьянам и городским ремесленникам до него вообще не было никакого дела, но в принципе, развитие торговли, увеличивая спрос на их продукцию, теоретически могло быть выгодно и им.

Однако средневековой Европой управляли два сословия: военное (аристократия и дворянство) и духовенство. Теократическая организация католической церкви, рассматривавшей папу, как верховного не только духовного, но и светского сюзерена христианского мира, требовала чутко реагировать на нужды этого мира. Кроме того, в наследство от Римской империи католическому Западу осталась идея единой христианской империи, как всемирной державы. Реализуя эту концепцию, а также реагируя на переизбыток в Европе представителей воинского сословия, который дестабилизировал внутреннюю ситуацию, церковь объявила, а военное сословие поддержало, борьбу за освобождение Гроба Господня от неверных при помощи крестовых походов.

В последующие двести лет европейские монархи и осевшие в Палестине крестоносцы неоднократно пытались договориться с местными мусульманами о прочном и взаимовыгодном мире, но интересы европейского духовного и военного сословий, понимаемые, как интересы христианской империи (то есть коллективного Запада), успешно блокировали все эти попытки. Запад потерял успешно было завоёванную Палестину, подорвал могущество Византии, прикрывавшей его от тюркско-мусульманской экспансии, нанёс себе огромный политический и экономический ущерб, но не отступил от программы тех сословий, которые назначили себя государством.

В русских землях, где формирование военного сословия шло по иному (дружинному, а не личному) принципу, надолго сохраняя его достаточно малочисленным и открытым для выходцев из иных социальных групп, и где духовенство полностью зависело от княжеской власти, ничего похожего на идею крестовых походов не возникло. При том, что противостоять тюркско-монгольской экспансии, к XIV веку ставшей экспансией исламской, русским княжествам пришлось гораздо дольше и с гораздо большим напряжением.

В России вплоть до преемников Петра I, завершивших превращение царства в империю, богатое купечество стояло всего на ступень ниже родовой аристократии (потомственных бояр и княжат-вотчинников) далеко опережая в социальном статусе обычное шляхетство (служилую знать), котировавшееся очень низко. «Породы самой подлой – ниже шляхетства» — такое мог написать только русский хронист, уже в Польше любой нищеброд с саблей считался куда благороднее богатейшего купца.

С учётом же того, что со времён Ивана III значительная, а затем и большая часть русского воинского сословия стала формироваться за счёт людей «по прибору», а не «по породе» и так же формировался государственный аппарат, до Смутного времени, Соборного уложения Алексея Михайловича и реформ его детей (Фёдора Алексеевича, Софьи Алексеевны и Петра Алексеевича) Россия была государством в гораздо большей степени балансировавшем интересы всех сословий, чем любое из европейских государств того времени.

Таким образом, интересы государства определяются путём воздействия на его реальные интересы, интересов господствующих социальных групп, сословий или классов. Последние тем меньше искажают реальные государственные интересы, чем больше разных социальных групп, сословий, классов задействовано во внутригосударственной дискуссии в момент принятия решения. Чем шире база внутреннего консенсуса, тем больше номинальные государственные интересы соответствуют объективным.

Взглянем с этой точки зрения на современную Украину. Большая часть её населения до начала 90-х годов ХХ века о независимости не задумывалась, за независимость не боролась и независимости не хотела. А уж от бандеровщины в первые полтора десятилетия существования украинского государства открещивались даже самые ярые националисты. Легализовал её в общественном пространстве только Ющенко.

Констатируем первую проблему: государство Украина появилось случайно и вопреки воле большинства своих будущих граждан. Этот вывод подтверждается содержанием избирательной кампании Кучмы в 1994 году. Он, как и Лукашенко, избиравшийся в Белоруссии в то же время, делал акцент на поддержании и развитии связей с Россией, поддержании русской культуры и желании в перспективе восстановить единое государство. Такова была воля народа и Кучма одержал на выборах убедительную победу.

Но, у государства, как у каждого живого организма, есть инстинкт самосохранения. Если украинское государство не было нужно большинству народа, то это не значит, что как структура оно собиралось отмирать. В этих условиях государство начало поиск тех социальных групп, которые могут оказаться в нём заинтересованы и составить его базовую опору – будущий господствующий класс.

Первая явная группа – государственная бюрократия. Она всегда заинтересована в существовании государства. Но, украинская бюрократия была бюрократией провинциальной и этот статус устраивал большую её часть. Для большинства получать команды из Москвы было даже выгоднее, чем из Киева – начальство дальше, контроля меньше, самостоятельности больше.

Явную заинтересованность в собственном государстве поначалу проявляла небольшая часть бюрократического аппарата: министры и верхушка аппарата центральных ведомств, депутаты парламента и связанные с ними лица (аппарат Рады, помощники, советники), верхушка силовых структур, президент и его ближайшее окружение. Остальной аппарат находился в состоянии разброда и шатания: кто-то рассчитывал восстановить СССР, кто-то уже начинал строить «украинскую Украину», кто-то мечтал об Украине, связанной с Россией тесным союзом, а кто-то был совсем не против полной интеграции в состав России.

В этих условиях провисшая верхушка государственной бюрократии нашла себе точку опоры в виде украинских националистов. В большинстве своём выходцы из Галиции, немного разбавленные экзальтированной киевской «революционной молодёжью» и диссидентами не националистического, а обычного антисоветского толка (часть из которых перенесла свою ненависть к СССР на Россию) эти люди видели цель жизни в сохранении свалившегося на них, как снег на голову, украинского государства.

Высшая бюрократия передала националистам контроль над образованием, СМИ и гуманитарной сферой. Националисты же, не обладая никакой иной идеей независимой Украины, кроме бандеровской, стали постепенно, но с каждым годом всё активнее внедрять её в умы сограждан.

Параллельно шёл процесс формирования «третьего кита», поддерживавшего украинскую государственность. Под чутким руководством высшей бюрократии прошла приватизация, в ходе которой «олигархи» были просто назначены Президентом. Стратегические предприятия, которые даже в распиле на металлолом и разборке на кирпичи стоили сотни миллионов долларов, отдавались под «инвестобязательства», которые разрешалось выплатить за счёт прибыли этих же предприятий. Впрочем и эти обязательства не выполнялись.

Поначалу, формировавшейся украинский олигархат был аполитичен и в некоторых случаях (как, например, донецкие) с сильным региональным акцентом. Но «идеологи»-националисты быстро объяснили новым владельцам «заводов, газет, пароходов», что приватизировали они общесоюзную собственность, а Союз=Россия. Следовательно, если Россия придёт, всё надо будет вернуть назад.

Это, а также страх перед более мощным и интеллектуально более развитым российским капиталом, развернули украинский олигархат на Запад. В придачу к безопасности от прихода России, которую можно было обрести в НАТО и ЕС, там ещё можно было вложить деньги в привлекательную собственность, вывести их в офшоры. Ну и конечно, каждый парвеню из днепропетровской хрущёвки или донецкого барака мечтал, как его на равных будут принимать Ротшильды и Вандербильды.

Итак, на этапе формирования, объективные интересы украинского государства оказались в остром противоречии с интересами большинства украинского общества. Государству, как самодостаточной структуре, обладающей инстинктом самосохранения, было необходимо любой ценой устоять, а общество тяготело к его растворению в России. Если бы украинское государство, поначалу воплощённое в узком слое высшей бюрократии, обладало достаточным интеллектом, оно бы осознало, что в ближайшие десять-двадцать лет Россия просто не сможет интегрировать Украину (ей будет не до того, надо будет бороться за самосохранение).

Объективный анализ сложившейся геополитической обстановки, должен был толкнуть Украину к тесному сотрудничеству с Россией, которое позволило бы Киеву (как это сделал Минск) решать многие свои проблемы за счёт Москвы, ничем при этом не поступаясь. Кстати, в первые годы украинской независимости на такой схеме сотрудничеств настаивали американцы и европейцы. Только позднее, осознав, что мозги украинской элиты не приспособлены для реализации даже столь простых схем, они перешли к простому установлению прямого контроля. Поначалу же схема: Украина, процветающая, за счёт выпитых из России соков, виделась американцам весьма привлекательной.

Но страх перед русскими (олицетворявшими для киевской элиты советский центр), которые придут и всё отнимут, был сильнее здравого смысла. Тем более, что у украинской элиты было крайне плохо с мозгами, которые должны были по идее этим здравым смыслом обладать. В результате, уже в средине 90-х правящая элита видела в России эсхатологическую угрозу – единственную угрозу украинской государственности, а значит и их господству. На борьбу с этой угрозой она направляла все свои силы, вначале подспудно, а затем всё более открыто поддерживая любые антироссийские силы и вычищая из украинской политики не только тех, кто выступал за ускоренную интеграцию, но даже тех, кто предлагал строить с Россией прагматические взаимовыгодные отношения.

В конечном итоге, совпали четыре позиции: объективный интерес украинского государства, как структуры, избежать опасности слияния с Россией. Субъективные, превратно понятые ими самими, в виду острой интеллектуальной недостаточности, интересы высшей украинской бюрократии и сформированного ею олигархата оказаться от России подальше. Компенсационный эффект, приведший к превращению галицийского комплекса неполноценности (чувства ущербности перед городской цивилизацией) в комплекс сверхполноценности, диктующий потребность превратить весь мир в Украину, а Украину в Галицию.

И только Россия стояла на пути у всех этих мечтаний, являя собой разумную альтернативу взбесившемуся украинству.

Не окажись в это время Запад в состоянии жестокого интеллектуального кризиса элит. Будь это Запад Никсона и де Голя, Киссинджера и Гельмута Шмидта, Тэтчер и Рейгана, он бы скорее всего устоял перед искушением, и Украина осталась бы изолированным маргинальным образованием, одиноко строящим Африку в Европе. Но Запад уже деградировал достаточно для того, чтобы соблазниться возможностью создать из Украины и окружающих постсоветских стран антироссийский противовес, с помощью которого он (Запад) собирался маргинализировать Россию.

В результате внутренний антироссийский консенсус государства и контролирующих его социальных групп, дополнился внешнеполитическим консенсусом между украинскими и западными русофобами. Ну а после того, как собственные власть и бизнес получили в вопросе строительства антироссийской Украины поддержку «всего мирового сообщества», судьба населения была решена. Информационное давление, политическое подавление и элементарный подкуп потенциальных лидеров за пару десятилетий решили вопрос форматирования мозга стандартного гражданина Украины.

Война с Россией до последнего украинца стала вопросом времени, но не принципа. «Пропал Калабуховский дом», говорил в «Собачьем сердце» киевлянина Михаила Булгакова профессор Преображенский.

Ростислав Ищенко