Донбасс. Про разведывательно-штурмовое подразделение из ДНР (часть 1)

Интервью с командиром многопрофильного разведывательно-штурмового подразделения одного из силовых ведомств ДНР готово. Товарищ командир дал необходимые разъяснения по пяти десяткам разнообразных вопросов, в том числе и по тем, которые вы задавали в анонсе. В случае, если какие-то темы остались недостаточно раскрытыми, вы можете оставить дополнительные вопросы прямо в комментариях к этому интервью, вероятность получить разъяснения и по ним имеется, этот вопрос обсуждался отдельно и понимание встретил. В силу ограничений LJ на длину сообщения, интервью поделено на 2 части.

1. Само название Вашего подразделения звучит довольно противоречиво, о каком именно подразделении идёт речь?
На самом деле противоречия нет. В структуре моего подразделения один из взводов разведывательный и есть ещё несколько штурмовых. Дополнительно к ним мы располагаем отделением инженерной разведки и отделением огневой поддержки. Естественно, сами по себе разведка и штурм — совершенно разные по целям и задачам работы. При этом «штурм» для нас имеет первостепенную важность, но без разведки он невозможен.
Люди в подразделении в целом взаимозаменяемы, хотя «универсальных» солдат у нас нет. При необходимости мы можем, например, усилить и дополнить группу разведки «штурмовиками». Или поступить наоборот. Самые труднозаменяемые люди — командиры.

2. Как в вашем подразделении обстоят дела с медиками? Юрий Евич, старший лейтенант медицинской службы ДНР в своей книге «Тактическая медицина современной иррегулярной войны» пишет: «…вера бойцов в «свою медицину» существенно повышает боевой дух и стойкость всего подразделения», а «тактический медик должен отличаться высокими морально-волевыми качествами, быть одновременно и настоящим медиком, пусть и низшего звена, и прекрасным пехотинцем. Кратко говоря, в идеале тактический медик — самый лучший, толковый и стойкий боец своего подразделения, неоценимая опора его командира».

С медиками у нас тяжело. Как можем — готовим для себя людей сами, впрочем, как и техников с тыловиками. Целевой программы подготовки именно тактических медиков у нас нет, но двух человек мы всё же готовим своими силами. Это довольно слабое место, мы стремимся его усилить. Не лучшим образом обстоят дела и с обеспечением медикаментами, но тут сильно помогают «гуманитарщики». Из медицинских новинок хотел бы выделить современные гемостатики, например CELOX (примечание автора: эксклюзивный дистрибьютор этой продукции в России «Русская Медицинская Корпорация»). В остальном же обходимся проверенными ИПП-1 (индивидуальный перевязочный пакет). Есть большая нужда в противошоковых препаратах, особенно в сильнодействующих, относящихся к группе «А», типа «Буторфанола». Отмечу, что в 2014 году с такими препаратами у нас было полегче чем сейчас, но сейчас и потери заметно снизились.
Примечание автора: скачать книгу «Тактическая медицина современной иррегулярной войны» можно по ссылке.

3. Что обычно есть у бойца на передовой для оказания первой помощи себе или товарищу?
Без жгута и ИПП на «боевые» никто не уходит. У многих сумке есть пакет CELOX, упаковка «Буторфанола» и что-то ещё подобное, но не такое сильнодействующее типа «Кеторола». Плюс к тому, на группу есть и так называемая «сумка медика». Занятия по оказанию первой помощи в подразделении проводятся и большинство бойцов в состоянии достаточно грамотно оказать первую самопомощь.

4. Есть такой не новый принцип — при возможности размещать средства для оказания первой помощи единообразно у всех бойцов, чтобы в случае надобности оказывать помощь пострадавшему средствами из его же аптечки. Скажем, ИПП всегда лежит в левом нарукавном кармане, а жгут в правом набедренном. Такой принцип используете?
Нет, такой принцип у нас не соблюдается. Причина проста: пока у всех нет стандартного единообразного снаряжения, так что карманы и подсумки каждый использует так, как ему удобно.

5. Как оцениваете текущее вещевое довольствие?
Вещевое довольствие оценил бы как «достаточно неплохое». Форма, снаряжение, питание — когда-то чуть лучше, когда-то чуть хуже, но в целом процесс обеспечения личного состава налажен. Со снаряжением есть что улучшать, тем не менее СИБЗ (бронежилетами и шлемами) у нас обеспечены все. Есть нехватка чисто тактического снаряжения — разгрузочные жилеты, наколенники, налокотники, очки. Выкручиваемся, приобретая за свой счёт или ищем спонсоров, способных обеспечить бойцов необходимым. СИБЗ (средства индивидуальной бронезащиты) 3 класса и иногда выше у нас обеспечены все, но не возбраняется дополнительно иметь что-то своё. В отдельных подразделениях вся броня 6 класса. У «той стороны» с бронезащитой всё несколько получше, потому броню в качестве трофея скорее всего унесут, если будет время её снять.

6. Как оцениваете ситуацию со связью?
Со связью всё очень тяжело. Принцип «чем громче крикнешь — тем дальше слышно» до сих пор действует: используем аналоговую радиосвязь, в то время как «та сторона» давно уже перешла на «цифру». От бедности и мобильная связь в ходу. Ей пользоваться, разумеется, надо осторожно. «Страшилки» про наведение артиллерии по сигналу мобильного телефона взялись не с пустого места. Если уж необходимо пользоваться в боевых условиях «мобильником» — изволь соблюдать два простых правила: помни через какого оператора ты звонишь или принимаешь звонок и не используй телефонный аппарат с модулем геолокации.
Лично со мной были случаи, когда я отправлялся на передовую на разных машинах, никого об этом не предупреждая. Через 5-7 минут после моего убытия случался артналёт. В связи с этими совпадениями перестал брать с собой аппарат с сим-картой украинского оператора и использую только совсем старые, ещё кнопочные модели аппаратов. Неосторожный звонок по телефону может привести к неприятностям.

7. Правильно ли я понимаю — речь сейчас идёт, в частности, об оплате услуг связи украинских операторов?
Правильно. Тут возникает смешной нюанс: мы платим за мобильную связь украинскому оператору, а украинский мобильный оператор платит из этих денег налог на АТО. Региональный оператор ДНР «Феникс», предоставляющий услуги мобильной связи стандарта GSM-900 и GSM-1800, активно развивается, но прямо сейчас просто не хватает сим-карт, они не продаются. Так что приходится использовать ту связь, которая в принципе нам доступна. Мобильная связь, кстати, в прифронтовой полосе очень хорошая.

8. Как ведётся идеологическая подготовка подразделения? Что было бы целесообразно руководителям делать в этом направлении?
Идеологическая подготовка в подразделении ведётся. Обычно она сопряжена с боевой подготовкой, прямо в ходе обучения можем поговорить с людьми. На разводах, в рамках каких-то культурно-массовых мероприятий для населения. Из военкомата могут обратиться — помогите провести «показуху» для молодёжи, тут и для нас и для населения выгодная возможность появляется. В подразделении есть первичная организация т.н. «беретчиков». Это некоторая аналогия с российскими «краповыми беретами» — разрабатываем своё Положение о получении и ношении берета, экзаменуем людей и принимаем в ряды заслуживших высокое звание.
Эту работу вести нужно и её долю увеличивать. Я бы даже сказал, что основные усилия по идеологической работе надо бы перенести с молодёжи на тех, кто воюет с 2014 года. Сейчас у нас очень тяжёлый моральный период — безвременье. Люди теряют веру в «светлое будущее» и не всегда понимают что происходит вокруг и почему именно это происходит. Самостоятельность мы себе отвоевали, свою власть установили, поддержка есть — а вот работать сами по всем фронтам пока не можем, шаг к самостоятельному строительству «светлого будущего» ещё не сделан.

9. Как ведётся борьба с алкоголизмом в ППД и на боевых? Есть ли такая проблема вообще?
Есть такая проблема. У меня в ППД (пункт постоянной дислокации) подчинённые не пьют, а вот на боевых, случается, грешат. Речь не про пьянку и алкоголизм, но мало-мало выпивают. Рассказываю именно про моё подразделение, где за этим аспектом жизни бдительно следят. Реакция, если кто-то попался, неотвратимая и очень строгая.

Зачем так строго? Как-то бойцы из соседнего подразделения выпивали на позиции, сели кружком, разлили — прилетела мина. Шесть человек их там собралось: один сразу был убит наповал, четверо ранены, один уцелел. И всего-то одна мина столько бед наделала! Раненых мы грузили и увозили в тыл сами — кровопотеря у них была колоссальная именно из-за наличия в крови алкоголя.
Иногда необходимо людей наказывать и за чисто символическую выпивку: выпил 100 граммов, чтобы погреться. Боец не пьяный, не валяется, но так делать нельзя. Приходится наказывать, без реакции такие факты не остаются. Многое в этом аспекте зависит от командира. Если он сам не пьёт — то с какой стороны ни посмотри, а командир имеет право требовать того же с подчинённых. Это справедливо. И наоборот, к сожалению, этот принцип отлично работает. Сам пьёшь — не удивляйся бардаку у подчинённых. Пользы никакой от выпивки на войне нет, смелым и бесстрашным она никого не делает. В первую очередь — по причине удивительно низкого качества этого так называемого «алкоголя». Купить водку в магазине или самогон у местных можно без проблем и круглосуточно, точно так же, без проблем, этой водкой можно и отравиться. Обстоятельств же, когда алкоголь выдаётся бойцам командованием как на Великой Отечественной у нас нет и такая выдача «наркомовских» не предусмотрена.

10. Есть ли проблемы с наркотиками?
У меня в подразделении нет. В целом такое карается сурово, в лучшем случае замеченный будет просто отчислен, а в нормальном — это подсудное дело. До сих пор на регулярных профосмотрах наркоманов мы у себя не выявляли.

11. Как командир может наказать бойца в подразделении?
Самое строгое — отчисление. За прочее — наряды, наряды и ещё раз наряды. За что можно наказать бойца? Скажем, на боевых категорически запрещено находиться без брони. Боец пошёл в укрытие отдохнуть, «рассупонился» и отдыхает. Возвращаясь назад, шлем не надел и немедленно получил совсем лёгкое ранение. Зная, что за это влетит от командования, он своё ранение скрыл. А оказалось, что кроме рассечения, под кожей остался маленький осколок — и там случилось ожидаемое нагноение. Надо ли командиру наказать такого бойца или нет? Должны ли за этот случай наказать и меня тоже, как командира, у которого бойцы по позициям без шлемов болтаются? Вот и получается, что если командир на всех сам шлемы не надел — он и виноват. Недоработал.

12. Как командир может поощрить бойца?
Грамота, благодарность, дополнительное увольнение, представление к награде или денежная премия. Премия очень невелика — в районе 1000 рублей.

13. Есть ли проблемы с наведением и поддержанием дисциплины?
Стремление к наведению дисциплины, безусловно, есть. Кое-где дисциплинарные вопросы были запущены и последствия не заставляют себя ждать. В условиях дефицита кадров трудно поддерживать должный уровень дисциплины, занимаясь селекцией личного состава и отчисляя нерадивых. Хорошо, когда ядро подразделения состоит из «идейных» бойцов и когда командир может личным примером увлечь и научить. В моём подразделении всё устроено именно так.

14. Насколько служба в подразделениях формализована и охвачена документооборотом? Просачивается ли в подразделения т.н. «армейский маразм»?
Ну до биркования вещевого имущества у нас пока не дошло, но полноценный документооборот ведётся: тыл, строевая, журнал инструктажей, журнал проверок — всё это есть. Бумажной работой командование не перегружено. Некоторые формальности не всем кажутся полезными и мудрыми, но это, прежде всего, от непонимания «как устроена армия и почему именно так».
Пример: мы готовились к отработке действий по тревожному сигналу. Чтобы быстро покинуть расположение и не оказаться в бою бесполезным, необходимо заранее выяснить что с собой взять, а чего брать не надо. И прикинуть как быстро ты это всё можешь вынести и погрузить в транспорт. В отличие от людей, под обстрелом не бывавших, бывавшие отлично знают — задержка на жалких 2-3 минуты приведёт к накрытию ППД артиллерией. Накроют так, что и хоронить будет нечего.
Вот и грузишь так, чтобы побольше и побыстрее, а не так, чтобы аккуратно и разборчиво. А как потом разбирать это имущество? Да ещё если в запасный район сразу несколько подразделений прибывают? В таких ситуациях без биркования, кажущегося некоторым смешным маразмом, не обойтись. Каждый «маразматический» армейский элемент чем-то продиктован, хорошо бы понять — чем именно. Кроме того, есть в армейских «маразмах» и сугубо положительный психологический аспект — это сильнодействующая прививка от депрессии на всю жизнь. Плюс понимание — нет задач невыполнимых.

15. Как у бойцов с возможностями для соблюдения правил личной гигиены?
У нас есть все условия для этого. В ППД водопровод, душ максимум на 6-8 человек, а обычно и на 4-х. Командиры за гигиеной бойцов следят и постоянно проверяют. Вшей нет.

16. Есть ли в Вашем подразделении какие-то запреты на социальные сети?
Прямого приказа на запрет нет, хотя негласно социальные сети у нас не приветствуются. Постоянно ведётся профилактическая работа. Телефон должен использоваться по назначению, иначе бывают случаи утечки разных «лишних» фотографий и прочие мелкие неприятности. Однажды лично я, как командир, был в одном шаге от решения, продиктованного необходимостью: хотел отобрать у своего бойца и разбить телефон за ловлю покемонов.

17. Когда к вам приходит новый боец — какое к нему отношение у старослужащих?
Отношение к новобранцам — спокойное и ровное. С первых же дней за молодым бойцом закрепляется, можно сказать, «наставник», и боец, под его руководством, обязательно изучает матчасть основного оружия (АК, ПК, СКС) и основные положения уставов. Старослужащие традиционно присматривают за новичками в первом бою.

18. Как оцениваете уровень подготовки противника?
Этот уровень постоянно растёт. Заметно, что с противником постоянно занимаются инструкторы, это уже совсем не те ВСУ, что были в 2014 году. Всё наглядно, редкие боестолкновения и разведданные подтверждают: есть лагеря подготовки, там действуют новые программы обучения, мы регулярно захватываем новую единообразную экипировку. Особенно подразделения нацгвардии в этом смысле продвинулись вперёд. Качественный рост, как я думаю, случился из-за постоянных занятий с личным составом именно тактикой. В части экипировки: если в 2014 году она была примерно той же, но личный состав нацбатальонов элементарно не знал для чего она и не умел её применять. Сейчас там и научились и разобрались, во всяком случае тенденция такова. Традиционное слабое место у противника осталось без изменений — это морально-волевые качества. Воевать до самой смерти они не хотят: то есть и воевать не хотят, а умирать — и подавно. Есть небольшое исключение — националисты-каратели. Эти умирать тоже не готовы, а вот «воевать» хотят. Поясню: это любители весело пострелять и не менее весело помародёрить. Если им не обеспечить перечисленные простые условия — они немедленно прибудут в Киев на очередные майданы.

19. ВСУ — националисты («правосеки») — наёмники. Кто есть кто и чего они стоят?
Первые стоят особняком и стараются с остальными не контактировать. Образ активиста «Правого сектора» и наёмника несколько подмою: там сейчас собрался весь цвет, представляющий украинский люмпен-пролетариат. В военном отношении они мало на что годятся и у противника с ними есть определённая проблема: когда этих молодцов вооружали — не подумали как будут разоружать. И сейчас тоже не понимают.
С нашей стороны существовало негласное правило — в плен нацбатовцев не брать. Сейчас оно всё чаще нарушается, интенсивность боестолкновений не так высока, как два года назад. В плен их всё же берут, когда нужен «язык», возможно, владеющий нужной нам информацией. С наёмниками лично сам не сталкивался, про них подробно рассказать не могу.

20. Что полезного может сообщить пленный?
Минимум — кто именно против нас стоит, когда они пришли, когда планируют уйти, чем вооружены. Лично я не сталкивался с пленными, которые бы героически молчали на допросе, хотя, думаю, такие и бывают. У них нет особого смысла что-то скрывать, а у нас нет смысла из них выбивать сведения силой: не этот, так другой расскажет всё, что знает. Дальнейшая судьба украинского пленного не трагична — он будет обменян на нашего бойца.

21. Насколько велика вероятность попасть в плен к противнику?
На передовой невелика. С нашей стороны желающих попасть в плен, конечно, нет. Некоторые из наших бойцов имеют при себе ручную гранату на такой случай, но будем реалистами — не каждый сможет подорвать себя гранатой. Да и навязывать этот метод избежать пленения никто никому не может. Все прекрасно понимают — в плен попадать не надо. Лично был свидетелем истории — боец, будучи раненым, попал в плен к противнику, получил 10 лет и был намеренно ВИЧ-инфицирован.
Подобных историй с нехорошим концом вам расскажут немало, нередко у них один и тот же корень — алкоголь. Выпили, раздухарились и без приказа пошли «кошмарить укропов». Финал такой самодеятельности закономерен.
Интересная особенность: ходить «оттуда» к нам за пленными особой нужды нет, у противника другая тактика. На нашей территории хватает заблаговременно заброшенной и заранее внедрённой агентуры. Один из методов работы такой агентуры — похищение людей и тайный вывоз похищенных через границу. В большинстве случаев речь идёт не о военнослужащих, а вообще о гражданских лицах. Так что ответ на вопросы «зачем и почему?» не всегда очевиден. Думаю, надо рассматривать эти действия как один из видов террора против нас.

22. Формулировка «пропал без вести» — возможна ли она в отношении участника боевых действий?
Да, такое бывает. Возможные варианты — погиб в ходе боевых действий и убитым не обнаружен, убит вне боевых действий «по бытовухе», похищен, дезертировал и прочие. Случаев, когда условный недисциплинированный боец ушёл с боевой позиции за водкой и исчез, с лета 2015 года я не припомню, хотя отдельные такие случаи и имели место быть.

23. Есть ли практика ношения бойцами «смертных медальонов»?
Индивидуальных опознавательных знаков или «смертных жетонов» у нас официально нет и лично я сам не видел, чтобы кто-то такие носил по своей инициативе. Я не сказал бы, что проблема опознания трупа актуальна, в моей практике, во всяком случае, прецедентов не было.

24. Перебежчики: такие на войне встречаются?
Бывают. Бегут «оттуда» к нам, но со времён Дебальцево о них не слышал. О перебежчиках, бегущих в направлении «отсюда — туда» вообще никогда не слышал. В целом: пока нет активных боевых действий — никто никуда не бегает.

25. Какие используются термины для обозначения противниками друг друга?
Обычные. Они нас зовут «сепарами», мы их «укропами».

26. Какое-нибудь «внебоевое» общение между противниками возможно?
Некоторое подобное общение происходит постоянно, даже бывает телефонная связь на уровне командиров противостоящих подразделений, если обе стороны не увлекались ротациями. До запрета на открытие огня, в ходе нашей артподготовки с той стороны могли позвонить с вопросом — когда прекратите? Хватит, мы так больше не будем! В 2014 году доходило до того, что у противника можно было много чего купить, вплоть до бронетехники, не говоря об оружии и боеприпасах.

27. Насколько остра проблема с диверсионными разведывательными группами противника?
Проблема такая есть. Надо понимать, что такие ДРГ — это не команда головорезов, прорывающаяся под огнём и поливающая всё вокруг себя из пулемётов. Это неприметные люди, невозбранно пересекающие границу в рейсовом автобусе на совершенно легальных основаниях. О них я мало что могу рассказать, это компетенция уже контрразведывательных органов. От контрразведчиков к нам могут поступать ориентировки на группы или отдельных агентов. И вероятность встретить разыскиваемых в тылу и на фронте равновелика. Часть таких агентов задерживается в ходе рутинных контрольных мероприятий на пунктах пропуска.
Тяжело бывает в случае, когда через границу активно начинают ходить местные жители, которым до нужного места за границей полчаса ходу, а до ближайшего пункта пропуска — 2 часа. Конечно, такой местный житель пойдёт напрямик, ведь он местный. Вот под них-то нередко маскируются и диверсанты. Вообще же, дыр в линии соприкосновения в достатке, хотя сейчас их активно перекрывают.

28. Как относитесь к соображениям, что правительство РФ не считает своей задачей и долгом защиту русского населения Донбасса, а использует обе республики как разменную монету в ходе «диалога с уважаемыми партнёрами»?
Такую точку зрения не разделяю. Категорически.

29. Каково, на Ваш взгляд, нынешнее отношение в республике гражданских к военным и к государственному новообразованию в целом?
Гражданское население Донбасса сейчас делится, на мой взгляд, на две большие категории: это пережившие все обстрелы и бомбёжки здесь же, на месте и уехавшие в первые дни. То же касается и военных — их контингент за несколько лет сильно поменялся. И среди военных и среди гражданских немало так называемых «простых людей», которым очень сложно объяснить, почему мы не стреляем день и ночь и почему не можем гнать противника до Львова.
В части военных: многие идейные бойцы ушли. Вместо них пришли новые люди, без былого прочного понимания своего места. И, конечно, остались те, кому некуда уйти. Ситуация не очень хорошая. Отрадно то, что идейные среди нас есть и их всё ещё много. В части гражданского населения: с осени 2015 года «та сторона» умерила свой пыл в обстреле жилых кварталов и люди постепенно стали возвращаться по домам. Естественно, они не видели что здесь происходило и как именно. Некоторые уверенно думают, что виной всему стали военные. Среди гражданского населения есть негативно настроенные к «силовикам» и к действующей в республике власти вообще. Настрой выражается в проявлении недовольства и пренебрежения, хотя открытой агрессии и нет. Отдельные про-украински настроенные граждане встречаются, но на фоне про-российски и про-республикански настроенных их число ничтожно. Никто не отменял доступа к открытой информации и слухов о реальном положении дел у противника — в «заграничную» социально-экономическую обстановку попасть уж точно никому не хочется, «там» дела идут совсем плохо.

30. Украина — это враг? Как эту страну воспринимаете?
Мы чётко разделяем «Украину в целом» и «киевскую хунту». Лично я россиянин, образа врага в лице Украины у меня нет. Хотя такое явление, безусловно, имеет место быть. Иной раз Украина воспринимается в качестве врага даже теми, у кого там остались родственники. Есть и такие примеры когда родители, воюющие здесь, не смогли или не успели забрать своих детей «оттуда». Отец с матерью сражаются за ДНР, а дети живут на Украине у родственников. Да не просто на Украине, а, например, в самой западной её части. Надо понимать, что вся затея с АТО с точки зрения жителя Западной Украины и Закарпатья в частности выглядит очень далёкой и туманной. Кажется странным, но наиболее сильно политически и психологически обработаны жители центральной и южной частей Украины. Западенцы по сравнению с ними выглядят довольно смирными, возможно, в силу характера — ну не любят там чужаков, каких бы то ни было.
Образ же врага закономерно сложился у жителей ДНР благодаря действиям сопредельной стороны в 2014 году, когда мирное население беспощадно расстреливали артиллерией и «Градами» — да чем было, тем и убивали. Думаю, что это в принципе явление временное, со временем образ врага исчезнет.