Мнение: Программируемая наглость Киева

В отношениях Украины с Россией возник новый конфликт, пишет украинский сайт «2000». В конце марта близ косы Обиточной в Запорожской области пограничники задержали приписанный к Керчи сейнер «Норд». Его экипаж — жителей Крыма — украинская сторона рассматривает как украинских граждан, вышедших в море из принадлежащего Украине порта без разрешения украинских властей.

В результате девятерых моряков оштрафовали, но территорию Украины они так и не смогли покинуть, поскольку по российским паспортам их не выпускают, а капитан Владимир Горбенко подвергся уголовному преследованию. Его обвиняют в нарушении порядка выезда или въезда на оккупированную территорию с целью нанесения вреда интересам Украины, за что ему грозит от трех до пяти лет тюрьмы. Россия, естественно, требует освобождения всех моряков. Независимо от того, как эта история завершится, очевидны два аспекта.

О возможном вчера, но абсолютно невозможном сегодня. И наоборот…

Такими действиями Украина, мягко говоря, не увеличивает симпатий к себе жителей Крыма, тогда как эти симпатии играют ключевую роль в публичных рекомендациях Запада по возвращению полуострова. Недавние слова Святослава Вакарчука о том, что примером должно быть объединение Германии, — это парафраз того, что говорила Ангела Меркель года три назад. Да, всякое сравнение хромает, однако верность этой поговорки не отменяет того, что Украине следовало бы добиваться симпатий крымчан.

Другая же сторона дела состоит в том, что этот случай идеально вписывается в стратегию Украины в борьбе с Россией. Киев стремится показывать украинскому обществу, что начавшийся в 2014-м конфликт имеет позитивную для Украины динамику. Ведь без насилия над фактами несложно выстроить следующий нарратив. Так, в марте 2014-го Украина без боя проиграла России и пророссийским силам в Крыму. Но на следующем этапе ей удалось локализовать наступление «русского мира» одним Донбассом, который, правда, не удалось полностью взять под контроль. Итог борьбы за Донбасс на данный момент можно расценить, как ничью, или проигрыш Украины по очкам. Но Крым-то был проигран нокаутом. После него поражение по очкам все равно будет позитивом.

С февраля 2015 г. война в Донбассе обрела форму вялотекущего конфликта (обычно малой интенсивности) без фактического изменения линии фронта. Однако позитивную динамику конфликта следует измерять не только переходом под контроль новых территорий. Для Киева куда важнее, чем взятие нескольких сел в «серой зоне», то обстоятельство, что невозможные ранее для него действия оказываются возможными и не несут очевидных негативных последствий. Самые заметные примеры динамики таковы:

— выполнение политической части Минских соглашений, которые украинская власть считает навязанными извне, сейчас несравненно призрачнее, чем казалось тремя годами раньше, в частности, проект конституционных поправок по децентрализации, из-за которого гибли люди под Радой в 2015-м, фактически аннулирован;

— введена экономическая блокада Донбасса;

— приняты нормативные акты и практические меры по борьбе с «русским миром» как внутри страны, так и извне: блокада Крыма, прекращение авиасообщений, ликвидация денежных переводов, регламентация ввоза российских книг, запрет на гастроли ряда артистов, отмена закона «Об основах языковой политики», введение языковых квот на радио и ТВ, осложнение въезда на Украину российских граждан, в рамках декоммунизации — дерусификация топонимики и ликвидация памятников общей истории;

— принят закон о реинтеграции Донбасса, который без признания войны с Россией де-юре де-факто это состояние признает.

Перечень действий, которые вписываются в этот ряд, можно продолжить. И эти меры воспринимаются обществом неоднозначно, а языковое квотирование СМИ и запрет российских соцсетей не пользуются поддержкой большинства населения, что показал недавний опрос КМИС.

Однако для украинской власти главное не это. Она рассматривает такие действия частью гибридной войны — как удар по противнику невоенными средствами, что всегда будет оправдано, если в ответ не получен удар, который причинит заметный вред. А ответ России обычно сводился лишь к выражению озабоченности.

Будущие историки, надеюсь, разберутся, насколько все эти действия укрепили решимость Москвы прокладывать вторую ветку «Северного потока» и минимизировать украинский транзит, что действительно вызывает тревогу Киева. Однако о планах этой ветки говорилось еще до евромайдана, а в практическую плоскость дело стало переходить еще в июне в 2015 г. с подписанием соглашения между «Газпромом» и газовыми европейскими компаниями. В любом случае в общественном сознании украинцев «Северный поток-2» существует сам по себе, а не как ответ России на украинские операции гибридной войны, и угроза сокращения транзита пока что остается лишь перспективой, а не фактом.

Таким образом, ситуация предрасполагает к тому, чтобы Киев и дальше искал поводы демонстрации поступательной динамики в конфликте, тем самым тестируя, будет ли Россия отвечать на них. А слабые ответы можно интерпретировать и как готовность Москвы идти на уступки в Донбассе, добиваться которых — дело Волкера.

Поэтому ситуация, подобная захвату керченского сейнера, была запрограммирована. Она идеально подходит для стратегии Киева. Ведь сколько времени приписанные к крымским портам корабли беспрепятственно выходили в море, и наверняка и рыбу ловили близ тех же берегов. Ведь Азовское море считается морем совместного использования, и с 2014-го здесь ничего не изменилось.

Стороны регулярно подписывали соглашения о лимитах вылова рыбы в этой акватории: последнее заключено в нынешнем феврале. Объективно эти соглашения выгодны Украине. Ведь лимиты добычи основных видов промысловых рыб распределялись поровну. Это значило, что в данном вопросе с присоединением Крыма к России ничего не изменилось, хотя — с точки зрения Москвы — протяженность российской береговой линии выросла на длину крымской части азовского побережья, а украинской — соответственно сократилась.

Но вот «Норд» подходит к украинским берегам, и оказывается, что возможное еще вчера (лов крымчанами рыбы в Азовском море) сегодня абсолютно невозможно. А невозможное вчера стало возможным сегодня — это уже о задержании российского судна.

О парадоксе 4,4 процента

Разумеется — это очень чувствительный укол по самолюбию России, но чем реально сможет она ответить Киеву? Все заявления российского МИДа (тем более прессы) о том, что, дескать, Украина занимается пиратством — это то же самое выражение озабоченности, которое никакого эффекта не имело. Думаю, в Москве это понимают, поэтому сейчас зазвучали — правда, только на уровне провластных спикеров — угрозы перекрыть для украинских кораблей вход в Керченский пролив. Эти угрозы сопровождаются рассуждениями, скольких миллионов не досчитается Ринат Ахметов: ведь Мариуполь — главный металлургический центр Украины, значит, будет перекрыт морской путь экспорта металла.

Звучит грозно. Но посмотрим на проблему с цифрами в руках. Как видно по сайту Администрации морских портов Украины, за два месяца этого года украинские порты обработали 20,054 млн. т грузов, из них 1,002 млн., т. е. менее 5% приходится на оба порта на Азовском море — Мариупольский (0,813) и Бердянский (0,188). Правда, если брать только металлургическую продукцию, то здесь роль Азовского моря существенней: за тот же период из украинских портов прошло 2,921 млн. т черных металлов (в т. ч. 0,664 — около 23% — через Мариуполь).

Разумеется, можно рассуждать, что те же грузы из азовских портов можно отправлять по железной дороге в другие порты Украины, и что логистические проблемы хоть и возникнут, но будут вполне преодолимы — по сравнению с довоенным периодом украинские порты менее загружены.

Однако убежден, что до такой переориентации дело не дойдет. Ибо полное перекрытие Керченского пролива для украинских кораблей вообще не должно сказаться на экспорте металла из Мариупольского порта. Для такого вывода надо немного ознакомиться со статистикой. Так, в 2017 г. по данным уже упомянутой Администрации морских портов грузооборот этих портов составил 132,9 млн. т.

По данным Госслужбы статистики грузооборот всего водного транспорта страны за этот период составил 5,9 млн. т. При этом в последнюю цифру вошли и перевозки грузов речным транспортом на Днепре и Дунае, а из имеющихся в сети источников следует, что украинские корабли по рекам перевозят грузов больше, чем по морю. Но даже если не входить в такие подробности, то все равно видно, что грузооборот всего водного транспорта Украины равен лишь 4,4% грузооборота ее морских портов.

Кажущийся парадокс объясняется просто. На Украине еще при Кравчуке были распроданы морские пароходства, тогда как речные пароходства пострадали гораздо меньше. Конечно, унизительно, если страна с развитыми морскими портами не имеет своего торгового флота, однако в данном случае эта «унизительность» как раз и осложняет тот российский ответ, о котором любят говорить в Москве.

Если металл и вообще весь украинский экспорт вывозится из Мариуполя и Бердянска (равно как из всех украинских портов) почти исключительно на иностранных судах, то непропуск украинских кораблей через Керченский пролив будет болезненным для самолюбия Киева уколом, но по эффекту — все равно уколом булавочным.

А вот перекрытие пролива для украинских экспортно-импортных операций влечет конфликт Москвы со всеми странами, чьи суда эти операции осуществляют, причем больше всего могут быть вовлечены как раз государства, не проявившие энтузиазм в высылке дипломатов в связи с делом Скрипаля. Ведь украинский металл из Мариуполя везут по большей части в Болгарию, Турцию, Грецию, Италию и Испанию.

На такой конфликт Россия не пойдет. Поэтому наиболее вероятная ее реакция — это использование кораблей пограничной службы и Черноморского флота для охраны рыболовных и других судов, вышедших из портов Крыма, особенно в Азовское море. Эта мера на практике, очевидно, сделает невозможным повторение истории с «Нордом», однако не помешает этой истории вписаться в украинский нарратив позитивной динамики развития конфликта, и поиски новых доказательств такой динамики будут продолжены…

Cергей Бурлаченко, "2000"