«…Утром встану и будет как прежде»

На Донбассе опять обострение. Каждый день новости одна хуже другой: войска ВСУ обстреляли жилой квартал там, живой квартал здесь, обстреляли автобус с детьми, обстреляли кладбище, когда там находились сотни людей. Лютуют, в общем.
У взрослых людей пафоса по этому поводу не осталось уже: что тут скажешь, только завыть можно, или зарычать.

По линии соприкосновения ежедневные бои. В городах и городках ежедневные, без помпы и камер, похороны.

Ничего говорить не хочется.

Но мне тут попался в руки текст, написанный девочкой, которая пережила то же самое в Иловайске, в 14-м. Сейчас в Иловайске, слава Богу, мир — там нет «освободителей», которые борются с террористами.

Девочку зовут Элина, а фамилия её — Хорошенькая. На фото — она. Вот её воспоминания. Они лучше всего говорят о том, что сегодня испытывают дети в Горловке, на окраинах Донецка, и в других городках и деревнях, по которым бьёт украинская артиллерия.
Комментариев никаких не будет. Единственно что: текст желательно было бы распечатать тиражом в миллион экземпляров и бесплатно раздавать людям, скажем, в Киеве. Пусть будут в курсе, почему бы нет.

«7 августа 2014 года. Мне было 7 лет, я уже закончила первый класс. Сейчас мне уже 11 лет, но этот день стоит у меня пред глазами. Он четко и навсегда разделили мое детство на ДО и ПОСЛЕ. До войны и после войны… Стреляли и раньше, но утром 7-го я вскочила от сильного грохота. Там, за окном, было все в дыму от взрывов, которые были прямо рядом. Летела вверх коричневая земля, дымились дома, а свист и шум делали всё это еще страшнее. Мы быстро собрались и побежали в подвал нашего дома, на Комова, 115. Там было уже много людей, не только с моей девятиэтажки, но и из частного сектора. Плакали дети, люди были растеряны и подавлены. За что? Почему? Все думали, вот немного — час, два… и закончится этот кошмар. Но с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Людей вывозили в безопасные места.

В подвале становилось всё меньше и меньше детей. Я была рядом с родителями и мне было не так страшно, так как я чувствовала их поддержку. Мы начали устраивать свой быт в в подвале — кровати на кирпичах, столы из коробок. На костре готовили пищу, в перерывах между обстрелами. Я до сих пор чувствую этот запах войны — запах подвала и гари. Скоро стало совсем тяжело, теперь вывозили только детей и женщин. Прощались и плакали, ведь никто не знал останутся ли они в живых. Папа начал собирать наши вещи, но мы с мамой сказали, что без него никуда не поедем, пусть здесь, но только всем вместе. Только теперь, став старше, я понимаю, что наше сознание не хотело принимать то, что происходило на самом деле. Мне тогда казалось, что вот я засну, а утром встану и все будет как прежде.

Но очередной свист «Града» возвращал меня к действительности.

Но жизнь продолжалась.

В нашем подвале осталось много людей, но из детей я была уже одна. Потянулись мучительные дни ожиданий. Чтение книг при свечке, сочинение стихов (тогда почему-то не про войну), соседская собачка Пиф, кролик в клетке и мой любимый Тигрюша скрадывали мое одиночество (без подруг). Вот тогда, в подвале, я научилась молиться Богу и Ангелам Хранителям.

Помню, как мы боялись, когда папа с соседями бегал по воду или на дачу за овощами, под пулями. Мы ждали его, стоя у двери.

Однажды, когда было довольно тихо, я взяла маленькую скамеечку и своего Тигрюшу и стала играться между нижним и верхним этажами подвала. Неожиданно раздался страшный свист и грохот. Я даже не успела испугаться, как оказалось под грудой обломков. И только слышала папин крик: «Эля, Эля!!!»

Он вместе с другими мужчинами достал меня с под обломков. Еще помню, как мне кричали: «Брось, скамейку, игрушку». Но я еще крепче прижимала их к себе. Меня так и достали с крепко прижатыми Тигрюшей и скамейкой, которых я не отпускала минут двадцать. Потом мне рассказали, что в наш подвал попал снаряд, который по счастливой случайности разорвался еще в воздухе.

Я научилась считать секунды от выстрела до разрыв, определять как стреляет «Град», «Упаган» или пушки. Связи не было, мы не знали как бабушка и дедушка и что с ними. Ведь они были на другом конце города в подвале своего дома. Самое страшное было то, что мы потихоньку стали привыкать к этому ужасу. Иногда кто-то из людей забегал в подвал и рассказывал новости, плохие и хорошие. И это было как глоток свежего воздуха… Тогда, я впервые услышала слово КОТЁЛ… Казалось, что весь дом сотрясается вместе с нами. Это было ужасно. Нельзя было выйти и на минутку на воздух.

Какое счастье было увидеть солдат — ополченцев, которые принесли радостную весть о победе.

— Мы вышли на волю, — тогда я, семилетняя, сказала именно так.

Сразу побежали домой. Лоджия в родительской спальне была разбита. Разбит был и мой ноутбук, лежащий там. Но самое главное, мы были живы!

Вскоре прибежала моя бабушка. Мы все обнимались и плакали. У них все тоже нормально, но в квартире выбиты окна. Разбит кондиционер, стиральная машинка, бойлер. Но квартира цела и они живы. И это главное.

Думаю, что когда я стану взрослой и у меня будут свои дети, я расскажу им о войне. Расскажу про подвал, про то, как мы молились и просили Бога помочь нам. Я прочитаю им свои стихи, расскажу, как в панике бежали и кричали, как опустел наш город, как считали воронки во дворе. А еще, я напишу много новых стихов о войне, чтобы люди, читая их, понимали и ценили мир".

Захар Прилепин