Проблемы индейцев шерифа пугают. Пекин и Тегеран формируют новую геополитическую реальность

Начну с аксиомы – взаимоотношения России и США в калейдоскопе тех или иных событий всегда будут оставаться в центре внимания СМИ. Ибо как точно заметил небезызвестный Анатолий Вассерман, мы готовы жить с англосаксами в мире, а они с нами – нет. Не поспоришь. Причем в этом плане англосаксы на современном этапе скорее уникумы, нежели одни из исторических, следуя терминологии Гегеля, народов. Все империи создавались железом и кровью, путем завоеваний, что присуще именно англосаксам. Только своей колонией на современном этапе они видят всю планету. Им вот только досадно, что некоторые аборигены обладают средствами гарантированного уничтожения колонизаторов и поэтому с ними приходится садиться за стол переговоров. Но, как они надеются, до поры, до времени.

Франция? Нет. Она отчаянно пытается сохранить свои экономические позиции в рамках некогда созданной Парижем системы Франсафрики. Да и сама Пятая республика ныне расплачивается довольно агрессивными формами миграции.

Турция на региональном уровне – да. Особенно в свете декларируемого Анкарой геополитического проекта по созданию Великого Турана («Эрдоган прибавляет газу»). Но в данном случае следует подчеркнуть несоизмеримость амбиций Турции с ее военно-экономическим потенциалом, особенно в сравнении с российским и китайским. Ибо политика неоосманизма вторгается в сферы влияния названных сверхдержав. Речь идет о Центральной Азии. И Анкаре явно не по силам играть с ними на равных.

Мягкая сила Пекина

С известной долей оговорок возьму на себя смелость утверждать отсутствие стремления со стороны руководства Китая навязать свои ценности посредством экспансии. Главное – к югу от Великой стены не мыслят категориями экстерриториальности, столь свойственными Британской империи, а ныне – Соединенным Штатам. Скорее даже наоборот.

А так называемая ползучая и столь беспокоящая многих соотечественников экспансия Поднебесной в Сибири требует отдельного разговора, ибо ее восприятие на уровне массового сознания носит довольно искаженный характер. Для китайского бизнеса гораздо более интересны Европа и Африка, нежели Сибирь.

Предвижу более существенное возражение касательно КНР: ее проект «Один пояс – один путь» – чем не экспансия? Но согласитесь, проект реализуется в рамках традиционной для Пекина концепции мягкой силы, без каких-либо посягательств на суверенитет стран – его участниц. В качестве примера здесь можно привести Пакистан. Его весьма тесное военно-экономическое сотрудничество с Китаем, напротив, привело только к росту геополитического влияния «Страны чистых» в регионе. Во многом благодаря реализации таких проектов в военно-технической сфере, как создание совместного с КНР многоцелевого истребителя JF-17 и танка Al Khalid.

“Соглашение между Китаем и Ираном формирует новую геополитическую реальность не только на Ближнем и Среднем Востоке и в Центральной Азии, но и в мире в целом. В экспертных кругах его уже называют «Закатом США» ”.

Собственно, двустороннее сотрудничество в данной сфере и укладывается в рамки концепции мягкой силы, которую характеризует, пишет ведущий российский китаевед Алексей Маслов, тот особый характер гибкости и умения подстроиться под ситуацию, который свойственен всему китайскому этносу. Пекин делает ставку на партнерские отношения, отказываясь от присущей Белому дому на международной арене дихотомии вассал-сюзерен, проявляющейся в том числе и в формате его взаимоотношений с союзниками по НАТО.

Англосаксы, как показывает история, менее всего склонны подстраиваться под кого-либо. Скорее наоборот. Тот же небезызвестный план Маршалла как раз в значительной степени ограничивал суверенитет стран, принимавших в нем участие. Недаром СССР отказался от него.

Разумеется, рассуждая об экспансионизме, трудно пройти мимо стремительно набирающего политические дивиденды на международной арене Ирана. Прежде всего на фоне жестких декларативных заявлений, которые позволяют себе его лидеры особенно в отношении Израиля, начиная с аятоллы Рухоллы Хомейни.

В данном случае следует учитывать трансформацию внешнеполитической риторики Тегерана более чем за сорокалетнее существование Исламской Республики, представляющей собой на современном этапе скорее фактор стабильности на Ближнем Востоке, нежели источник напряженности. Да и некогда провозглашенные Хомейни идеи экспорта исламской революции становятся частью прошлого, нежели инструментом реальной геополитики настоящего и будущего.

Соответственно на пути экспансионистских устремлений англосаксов оказываются три реальных препятствия: Россия, Китай и Иран. Ибо приведенная выше сентенция Вассермана относится не только к нам, но и к двум последним странам.

Что интересно: такие столпы американской политической элиты времен холодной войны, как Джордж Кеннан – автор знаменитой «Длинной телеграммы», Роберт Макнамара, Генри Киссинджер и даже Збигнев Бжезинский, мягко говоря, прохладно относились к расширению НАТО на Восток. Ибо предвидели реинкарнацию чего-то подобного СССР, считая, что дружественная и не раздражаемая войсками Североатлантического альянса у своих границ Россия более выгодна Западу в качестве противовеса уже тогда начавшего пожинать первые плоды реформ Дэн Сяопина Китая.

Ближний Восток – дело тонкое

Возможно, мне напомнят, что в список стран, стоящих на пути экспансионизма США, следует добавить Индию. Отчасти соглашусь. Однако сфера ее геополитических интересов пока за пределами собственно американских в отличие от Ближнего Востока, где мы наблюдаем узел трудноразрешимых противоречий между Москвой, Пекином, Тегераном – с одной стороны и Иерусалимом, Анкарой и Вашингтоном – с другой. При этом Россия и Китай решают исключительно экономические задачи на Ближнем Востоке и не стремятся к военно-политическому доминированию в регионе в рамках политики неоколониализма, столь свойственной США и Великобритании.

Сложнее с позицией Ирана, который поддерживает единоверцев в лице «Хезболлы», но его действия не несут непосредственную цивилизационную угрозу, а вот США как раз пытаются переформатировать ментальные установки автохтонного населения. Во всяком случае до недавнего времени хоть и неуклюже, но пробовали это делать в Ираке и Афганистане, а также посредством насаждения либеральных идей среди главным образом студенчества в Иране.

Замечу, что как истинные колонизаторы они отнюдь не ставят себе целью превратить их в европейцев по образу мыслей и культуре, но хотят сделать иванами, не помнящими родства, то есть нивелировать в их сознании исламскую систему ценностей как антитезу постхристианской. Прием испытанный и активно применяющийся в России – имею в виду весьма последовательные попытки трансформации исторической памяти, берущие свое начало с публикаций солженицынской лжи.

Следует также отметить, что агрессивный характер политики Вашингтона и Лондона, направленной на дестабилизацию ситуации на Ближнем и Среднем Востоке, укладывается в рамки теории управляемого хаоса, некогда сформулированной Стивеном Манном. И окрашенный в багряные краски пролитой крови хаос уже давно имеет место быть в Ираке и начинается в Афганистане, что не может не вызвать беспокойство как со стороны Китая – вследствие актуализации в дестабилизированном исламском мире уйгурского сепаратизма, так и Ирана – террористическая деятельность антиправительственной «Джундаллы». И те, и другие располагают поддержкой со стороны США и Великобритании.

Кроме того, Вашингтон и Лондон сами определяют Россию, Китай и Иран как угрозу своим геополитическим, точнее было бы сказать неоколониальным интересам, чем, собственно, и отличаются от Франции и Германии, в большей степени нацеленных на диалог с названными странами. И поэтому ошибаются аналитики, утверждающие о некоем коллективном Западе, противостоящем ныне ведущим мировым державам, население которых находится за пределами «золотого миллиарда». Подобное утверждение опровергается, например, конфликтом интересов США и Франции в Экваториальной и Северо-Западной Африке, серьезными противоречиями Пятой республики с Великобританией – недавние события в Ла-Манше.

Китаец с персом – братья навек

Оценим, насколько возможна консолидация противостоящих англосаксонскому экспансионизму стран. Речь пойдет в данном случае о новом формате отношений ИРИ и КНР, прошедших путь от взаимного недоверия до тесного военно-экономического сотрудничества.

Начну с того, что еще в шахском Иране маоизм имел определенное влияние. В частности, его придерживался Союз иранских коммунистов – Сарбедаран. Однако коммунистическое и левое движение в целом в Иране было разгромлено в восьмидесятые, но сотрудничество с Поднебесной, напротив, только стало набирать обороты, аккумулированное ирано-иракской войной. Саддаму Хусейну помогали СССР и США, а вот Тегеран, рассорившийся с обоими, испытывал жесточайший дефицит комплектующих к богато поставленной американцами еще шаху боевой технике.

Тут на помощь и пришел Китай. Правда, вооружение, им поставляемое, представляло собой копию советских образцов, к тому же устаревших. Речь, в частности, об истребителях J-7, ЗРК HQ-2, танках Type-59, созданных на базе соответственно МиГ-21, ЗРК С-75 и Т-54. В целом же о поставках в ИРИ вооружений, равно как и о собственном его производстве, газета уже писала («Эстафета трофеев»). Так или иначе, китайское оружие помогло Ирану не проиграть войну.

В девяностые на иранском рынке вооружений КНР стала теснить Россия, ВПК которой буквально выживал благодаря экспорту. И как результат в период 2000–2007 годов Иран занимал, пишет аналитик Артур Хетагуров, третье место среди крупнейших получателей российских вооружений. Правда, зависимость внешнеполитического курса России от воли Вашингтона имела для нас печальные последствия. Речь, в частности, об отмененной Кремлем в одностороннем порядке и под давлением США сделки по поставкам Тегерану ЗРС С-300. Напомню, случилось это неприглядное для нас событие в 2010 году, в президентство Дмитрия Медведева.

В тот же период качество китайского вооружения перешло на более высокую ступень и оно становилось все более конкурентоспособным по отношению к российскому и западному. В качестве примера приведу китайский аналог С-300 – HQ-9. К слову сказать, подобный аналог, по мнению тех же китайских экспертов, разработан иранцами и принят ими на вооружение – ЗРК Bavar-373. О достижениях ИРИ в разработке современных видов вооружений благодаря растущему научному потенциалу и успехам в области образования газета «ВПК» тоже рассказывала («Указующий перс»).

На современном этапе сотрудничество КНР и ИРИ в оборонной сфере продолжает поступательно развиваться. Предлагаемое Пекином вооружение становится все более современным и привлекательным с точки зрения цены/качества. В 2016 году Тегеран, как отмечает ведущий отечественный иранист Владимир Сажин, закупил у Китая 150 истребителей модели Chengdu J-10 на сумму один миллиард долларов, составивших успешную конкуренцию нашим машинам – разумеется, не по ТТХ. Ибо «Стремительный дракон» создан в значительной степени на основе израильского экспериментального истребителя IAI Lavi и оснащен российским двигателем. Но он имеет преимущество перед российскими самолетами с точки зрения развития дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества двух стран. России же Иран пока доверяет в меньшей степени. И вот теперь мы переходим к главному.

Гвоздь в крышку гроба США

Знаковое событие во взаимоотношениях КНР и ИРИ произошло 27 марта, когда главы их МИД Ван И и Мохаммад Зариф подписали соглашение о рассчитанном на двадцать пять лет стратегическом партнерстве, детали которого пока не разглашаются. Но со всей очевидностью можно утверждать, что проект действительно грандиозный и представляет собой первый и весьма уверенный шаг по формированию новой геополитической реальности не только на Ближнем и Среднем Востоке и в Центральной Азии, но и в мире в целом. Недаром в экспертных кругах его уже называют «Закатом США».

Как пишет Сажин, соглашение «даст зеленый свет на размещение пяти тысяч военнослужащих Народно-освободительной армии Китая (НОАК) на иранской территории с возможностью увеличения численности персонала для охраны и обеспечения транзита нефти, газа и продукции нефтехимии в Китай. Некоторые из этих формирований будут размещены в районе Персидского залива. Это может стать одним из первых развертываний китайских сил за рубежом. Не исключены и ирано-китайские договоренности об использовании ВВС и ВМС Китая военно-воздушных и военно-морских баз Ирана».

Шаг со стороны Тегерана беспрецедентный, вызвавший неоднозначную реакцию в стране: его подвергли критике совершенно разные общественно-религиозные группировки, начиная от проживающего в США наследного принца из династии Пехлеви Резы до экс-президента Махмуда Ахмадинежада. И у них есть серьезные аргументы. Ибо согласно конституции ИРИ запрещено размещение каких-либо иностранных баз на территории страны даже в мирных целях.

Думается, Тегеран пошел на принятие столь спорного с точки зрения общественной реакции решения по ряду причин. Во-первых, подразделения НОАК становятся определенным гарантом Ирану от какой бы то ни было агрессии со стороны прежде всего США и Израиля. Ибо никто из них не решится вступить в военный конфликт с ядерной сверхдержавой, осознавая, что удар по Ирану тождественен вторжению в зону геополитических интересов Пекина.

Во-вторых, иранское руководство в данном случае безосновательно обвинять в торговле суверенитетом, поскольку Китай весьма аккуратно ведет себя на международной арене и исторически никогда не стремился распространить свое цивилизационное влияние за пределы собственной ойкумены. Ограниченный контингент НОАК в горах Загроса станет, если вообще будет в них находиться, решать одну-единственную задачу: обеспечение безопасности транспортировки углеводородов в КНР без даже гипотетических перспектив оказания влияния на политическую обстановку в Иране.

Важно также обратить внимание на подтолкнувшую к сближению Пекин и Тегеран деталь: на современном этапе, как справедливо отметили в одной из своих статей эксперты Игорь Абылгазиев и Елена Васнецова, «внешнеполитический курс США во многом предопределил дальнейшее сближение Китая и Ирана».

К одним из наиболее значимых маркеров подобного рода предопределенности следует отнести признание Вашингтоном КСИР террористической организацией. Это стало первым случаем в мировой истории, когда террористическим было признанно структурное подразделении вооруженных сил другой страны. И соглашением с Китаем Иран в каком-то смысле застраховал себя от чрезмерного давления со стороны Белого дома.

Однако сближение КНР и ИРИ следует рассматривать не только с точки зрения противостояния США на Ближнем и Среднем Востоке, но и, повторю, как претензию на совместное лидерство в них. И возможно, де-факто Белый дом готов это признать. Недаром Байден, пишет эксперт Андрей Кортунов, пытается сейчас изменить политику в отношении Ирана и отойти от ранее сугубо негативных американских оценок многосторонней договоренности по иранской ядерной программе.

Нужно также принимать во внимание перенос центра тяжести стратегических интересов США из Ближнего Востока в Азиатско-Тихоокеанский регион, где конфронтация Пекина и Вашингтона принимает все более жесткие формы («Возможна ли война в Азиатско-Тихоокеанском регионе?»).

При этом в отличие от США Китай осторожен в непростой геополитической игре, особенно на пылающем Ближнем Востоке, предпочитая многоходовые комбинации. Подтверждение тому – посещение главой китайского МИДа недружественной Тегерану Саудовской Аравии, а также Бахрейна, ОАЭ, Омана и Турции.

Тем не менее Иран – стратегический партнер номер один для КНР. По оценке Маслова, именно наследников древней персидской цивилизации Поднебесная рассматривает в качестве своей «военной опоры на Ближнем Востоке», что, разумеется, нервирует Вашингтон, хотя о сближении китайской и исламской цивилизаций писал еще Самюэль Хантингтон.

Но Ирану в данном случае отводится особая роль. Не в последнюю очередь потому, что причины ирано-китайского сближения, пишет эксперт Галина Пастухова, заложены в некой схожести развития двух обществ, столкнувшихся с проблемами модернизации. Плюс географически страны не соприкасаются друг с другом, что позволяет избежать трений, обычно возникающих между пограничными государствами.

В завершение о роли Москвы в данном пока еще гипотетическом союзе КНР и ИРИ. Бесспорно, сегодня можно говорить о триумвирате, противостоящем США и Великобритании. Но если речь о перспективах, то все зависит от развития России – будет оно поступательным или нет. Иными словами, научно-технический фундамент, созданный СССР, не вечен, сможем ли мы создать собственную научную основу для своего будущего? Иран и Китай с этой задачей на сегодня уже успешно справляются.

Игорь Ходаков