Гэв Дон: Почему русские пушки не могут выбить ВСУ из окопов

Президент Украины Владимир Зеленский на этой неделе посетил войска в районе Бахмута, чтобы поблагодарить за жертвы, которых требует от них противостояние с Россией. Некоторая благодарность, безусловно, оправдана. Вопреки моим ожиданиям, украинские войска пока успешно избегают ловушки, которую Россия пыталась захлопнуть вокруг глубокого выступа, от Славянска на западе до Северодонецка на востоке.

Как это стало возможным перед лицом превосходства России в воздухе и огневой мощи артиллерии? У Украины мало или совсем нет танков и практически нет авиации, а если и имелись бы, то им было бы трудно найти топливо. Украинская артиллерия присутствует, но незначительно, и лишь постепенно дополняется снятыми с вооружения американскими гаубицами (по крайней мере, теми орудиями, которые пережили свой путь на этот выступ). Артиллерийские боеприпасы также в дефиците.

Несмотря на эти материальные неудобства, украинская пехота цепляется за выступающие линии фронта, и только на прошлой неделе она была окончательно вытеснена из самого Северодонецка. Более пристальный взгляд на конфликт и планы двух сторон раскрывает вероятные причины явно медленного продвижения России, и дело вовсе не в российской некомпетентности.

Ключевым фактором является то, что у украинских сил было много месяцев, чтобы отрыть глубокие, хорошо построенные и хорошо расположенные системы траншей и бункеров. Хорошо расположенная траншея может быть взята штурмом пехоты, но только ценой большого количества человеческих жизней. В 1917 и 1918 годах системы обороны прорывали с использованием революционно нового оружия, танков, новой тактики пехоты (эффективная тактика штурмовиков с небольшими общевойсковыми пехотными подразделениями, проникающими в бреши в позициях обороны), новой артиллерийской тактики (интенсивный обстрел, приходящийся на несколько метров перед наступающей пехотой и на ее фланги) и готовность понести очень большие потери. Смертность при одной траншейной атаке в 1916 году составляла 10%, а к 1918 году упала до 2%.

Точность артиллерии

Сегодня наличие эффективных передовых противотанковых управляемых ракет (Javelin, NLAW и другие) делает использование танков для прорыва траншей слишком опасным, а ПЗРК Stinger становятся реальной помехой для непосредственной поддержки наступления с воздуха. Остается артиллерия, которой у России в избытке, как и боеприпасов. Однако то, что осталось незамеченным — это печальный факт, что даже первоклассная артиллерия, хорошо управляемая с беспилотников, не является высокоточным оружием.

Крупное артиллерийское орудие, выпускающее один снаряд, скажем, с расстояния 10 км за линией соприкосновения, на удивление неточно. Целеуказание — это не то, что мы привыкли видеть в контексте использования высокоточного оружия воздушного базирования. Траектория полета обычного снаряда баллистическая и неуправляемая.

Еще одна важная переменная связана с изменением начальной скорости каждого снаряда. Точное решение для управления огнем зависит от точного прогнозирования начальной скорости, но скорость также зависит от непредсказуемых факторов, включая температуру забрасываемого заряда, возраст заряда (метательный заряд постепенно окисляется при хранении, постепенно теряя свою мощность, поэтому старый боеприпас обеспечивает иную начальную скорость, нежели новый) и даже условия, в которых метательный заряд хранился.

Большая разница в начальной скорости заряда обусловлена и уровнем износа ствола орудия. Старые изношенные орудия, те же вышедшие на пенсию американские 155-мм гаубицы, снимаются с вооружения отчасти потому, что их точность падает. Но оружие начинает изнашиваться, как только поступает на вооружение.

Наконец, ствол орудия нагревается при длительном использовании и фактически начинает прогибаться под собственным весом, незначительно, да, но достаточно, чтобы изменить траекторию снаряда.

Когда мы объединяем все эти источники ошибок, в результате получим — снаряд будет иметь погрешность прицеливания около 0,1%-0,5% от его дальности по прямой видимости. На дальности 10 километров это означает 10−50 метров.

Некоторые из этих ошибок можно исправить, выпустив пробные снаряды по цели. Тестовые выстрелы обеспечивают измерение атмосферных погрешностей и погрешностей износа ствола орудия в режиме реального времени, которые затем вводятся в решение огневой задачи. Однако такой подход требует, чтобы батарея в режиме реального времени наблюдала за целью за пределами своей прямой видимости и упреждала цель возможным приближением залпа. Наконец, артиллерийский наблюдатель должен быть в состоянии связать попадание одного снаряда с одним орудием (или залпом одной батареи), чтобы иметь возможность корректировать огонь.

Ошибки начальной скорости могут быть частично исправлены путем измерения начальной скорости для каждого снаряда. Современные орудия оснащены для этого небольшой насадкой на конце дульного среза, которая видна, но старые орудия ее не имеют — как опять-таки те же американские 155-мм гаубицы.

С помощью этих вспомогательных средств точность одиночного выстрела может быть повышена до плюс-минус нескольких метров при стрельбе непрямой наводкой, но здесь на помощь приходят наземные укрепления. Траншеи украинской армии, как правило, имеют один метр в поперечнике — как раз достаточно широкие, чтобы два человека со снаряжением могли протиснуться на встречных курсах, — поэтому, чтобы поразить цель внутри траншеи, вам нужна точность стрельбы до полуметра — или большая удача. Опорные пункты и бункеры немного больше, но укрыты метрами земли, стали и бетона. Чтобы уничтожить опорный пункт, нужно прямое попадание крупного снаряда.

Так что, то, что мы видим на видео с беспилотника — это сотни воронок от промахов и очень небольшое количество реальных попаданий по оборонительным рубежам.

Та же логика применима и к артиллерийскому обстрелу, направленному на дороги, по которым украинские поставки и подкрепления движутся к линии соприкосновения. Дорога сама по себе является более крупной мишенью, но для поражения движущихся по ней транспортных средств требуется не только точность плюс-минус полтора метра, но и способность поражать быстро движущиеся цели. Таким образом, дорога может находиться в пределах досягаемости эффективного огня, но оставаться открытой (если опасно — стреляйте достаточным количеством снарядов, и вам повезет), и это то, что мы наблюдаем на Донбассе — дороги снабжения находятся в пределах 15 км от линий российской артиллерии и подвергаются непрямому обстрелу, но остаются действующими.

Тем не менее в этом конфликте Россия имеет большое преимущество. Украинские батареи лишены возможности прямого наблюдения за попаданиями в режиме реального времени, потому что российские средства ПВО могут сбивать беспилотники, как только они появляются, используют старые, более изношенные орудия и старые запасы боеприпасов, и у них их меньше, чтобы компенсировать низкую точность количеством выстрелов.

Почему так долго?

Итак, если Россия выигрывает в артиллерийской перестрелке, почему она также не захватила этот выступ? Ответ на этот вопрос, вероятно, раскрывает повестку дня России. Киев и западные СМИ представляют войну на Украине как традиционный конфликт за территорию, в котором победа измеряется количеством завоеванных квадратных километров. При этих условиях Россию можно представить как проигравшую и некомпетентную — сейчас она занимает немногим больше украинской территории, чем 40 дней назад, когда пал Мариуполь.

Но Москва почти наверняка ведет войну совершенно другого типа — ту, целью которой является не территория, а люди. Доказательства этого можно найти в первоначальном заявлении о военных целях России — «демилитаризации», и в наблюдении за действиями России на Донбасском выступе.

Вместо того, чтобы воссоздавать смертельные сражения Первой мировой, бросая пехоту на подготовленные оборонительные рубежи, российские войска, похоже, просто используют интенсивные артиллерийские обстрелы, чтобы сыграть на жизнь украинцев. Людей в окопах и опорных пунктах почти невозможно убить, но людям нужно циклически ротироваться на эти линии и обратно для отдыха и пополнения запасов, и когда они это делают, то им приходится передвигаться по открытой местности. А там радиус поражения крупного снаряда составляет около 50 метров, что вполне соответствует погрешности прицеливания тяжелых орудий. И именно здесь украинские войска теряют людей с постоянной и ужасающей скоростью.

Этот стиль ведения войны также хорошо подходит для использования реактивных систем залпового огня. Они имеют низкую точность, но компенсируют это насыщенностью, полезной нагрузкой и дальностью полета. Ведя огонь из российского тыла, где они неуязвимы для огня контрбатарейной артиллерии, снаряды РЗСО могут проникать глубоко в тыл украинских войск — в районы, где войска отдыхают или сосредоточиваются на открытых и незащищенных территориях.

Скорость, с которой гибнут люди, вызывает споры. Министерство обороны России почти ежедневно публикует свои оценки количества «нейтрализованных» украинских военнослужащих. Конечно, эта информация может быть ошибочной, но, как бы то ни было, дневной показатель редко опускается ниже 200 и часто поднимается до 500. Так было с момента падения Мариуполя три недели назад. Напротив, Киев впервые сообщил о своих собственных потерях примерно в 100 погибших в день и 500 раненых, что соответствует прошлому соотношению погибших и раненых в конфликте с отличной медицинской помощью на передовой, но почти наверняка является значительным занижением числа убитых.

Истина, вероятно, лежит где-то посередине между этими двумя крайностями. Если фактическое число составляет 200 погибших в среднем за день и 400 тяжелораненых (при этом гораздо больше легкораненых, быстро возвращающихся к службе), то украинские силы на Донбассе имеют около 4000 погибших и 8000 госпитализированных с начала донбасской фазы операции.

В начале готовящегося наступления на Донбасский выступ Украина, по-видимому, располагала двумя полноценными бригадами на восточной оконечности выступа — 95-й и 81-й бригадами. В полном составе они насчитывали бы около 10 000 человек. Когда мы оцениваем количество украинцев, захваченных в плен на этом выступе (информация предоставляется с трудом, но это исчисляется где-то в несколько тысяч), мы можем увидеть некоторое численное подтверждения моего утверждения, что повестка дня России состоит в том, чтобы убивать, ранить или захватывать украинцев, теряя при этом абсолютный минимум своих людей.

Приведенные выше показатели потерь по-видимому коррелируют с сообщениями о перемещении украинских резервных сил с западной Украины на выступ — в одном отчете говорится о восьми бригадах (около 30 000 человек), перемещающихся на восток из западных районов Украины. Резервные силы (все прошедшие базовую или профессиональную пехотную подготовку) могут иметь мало шансов на успех или даже выживание в наступательных действиях или в быстро развивающейся маневренной войне, но они достаточны для удержания хорошо подготовленной линии траншей и опорных пунктов.

Если на повестке дня Москвы стоит демилитаризация Украины, то привлечение живой силы на Донбасский выступ, где их можно будет постоянно убивать артиллерией, представляется мне весьма эффективным и недорогим способом достижения этой цели.

Если это ясно мне, то это должно быть ясно и Киеву. Так почему же украинские силы удерживают позиции, которые, в конце концов, не имеют большого значения? Некоторые указывают на политические причины (пока продолжается война, поток денег и материальных ресурсов в Киев увеличивается), но может быть и менее макиавеллиевская причина.

Как я уже сказал ранее, очень трудно убить солдата, который находится в хорошо обустроенной траншее или в бункере. Однако когда этот солдат выходит на открытое место, проблема наведения артиллерии, которую я отметил выше, исчезает. Если бы украинская армия массово отступила с выступа, то большей ее части пришлось бы делать это пешком, поскольку Украине не хватает танков, броневиков, грузовиков и топлива. Медленное продвижение по открытому пространству на запад подвергло бы армию убийственному обстрелу. Подобные случаи уже были ранее.

26 февраля 1991 года около 10 000 солдат иракской армии попытались отступить на север из Кувейта по шоссе 80, шестиполосной автомагистрали. Их застигли врасплох силы Коалиции, последовала мясорубка настолько масштабная, что официальные данные о количестве погибших так и не были обнародованы. Если бы украинские войска решили уйти с Донбасского выступа, их мог бы ожидать аналогичный опыт, только в большем масштабе.

По оценкам армии США, в среднем, когда подразделение теряет 30% своих солдат, оно может пострадать от падения морального духа и перестать быть эффективной боевой силой. При высокой мотивации, как у украинских солдат, этот процент может быть и выше.

Время здесь является неизвестным фактором, потому что невозможно измерить сердца и души украинских сил. Мы знаем, что в самом начале на Украине было около 60 000 первоклассных военнослужащих, базировавшихся на Донбасском выступе и вблизи него. По нашим оценкам, около 4000 из них в настоящее время мертвы, около 8000 слишком сильно ранены, чтобы принимать участие в конфликте, а несколько тысяч сдались или попали в плен. Добавляя потери, понесенные между первым днем войны и падением Мариуполя (количественно не определенные и, вероятно, не поддающиеся количественному определению в настоящее время), первоначальные силы, вероятно, понесли около 30% общих потерь и, вероятно, теряют по 1% своих людей в день.

Это означает, что крах может произойти в любое время между настоящим моментом и двадцатью днями (когда потери достигнут 50%). Замена деградировавших бригад свежими резервными формированиями отсрочит коллапс, но это не будет равноценная замена, поскольку можно ожидать, что у резервных сил будут момент деморализации наступит при гораздо меньшем проценте потерь, чем у регулярных подразделений.

Украинские контратаки (например, попытка вернуть часть Северодонецка на этой неделе) на самом деле играют на руку российской стратегии. Атака требует, чтобы люди покинули безопасные места своей обороны и двигались по открытой местности, которая идеально нанесена на карту российской артиллерии. По мере того, как российские войска отступают, украинские войска перемещаются в то, что фактически становится полем битвы, где они, вероятно, понесут потери в размере около 10% в течение часа или двух после нападения.

Паника заразительна — как только крупная боевая единица рухнет, она, скорее всего, унесет с собой своих соседей. Крах бригады «Азов» не стал заразительным для основной украинской армии лишь потому, что эта бригада была физически изолирована и находилась в 150 км от Донбасского выступа, а также потому, что это происходило постепенно, в течение двух недель, во время осады «Азовстали».

Прибытие западных вооружений на выступ служит для небольшой отсрочки коллапса. Исходящий огонь (будь то 122-мм снаряды или боеголовки РСЗО) незначительно уничтожит некоторые российские артиллерийские подразделения и запасы боеприпасов и успокоит украинских солдат в их окопах, но разница не может быть достаточно большой, чтобы изменить динамику. Единственным изменением ситуации в этом контексте было бы изменение контроля над воздушным пространством, а у того, что это может произойти нет никаких шансов.

Итак, агония украинской армии продолжается. Россия может преуспеть в том, чтобы захлопнуть челюсти своей ловушки, что приведет к полному и внезапному краху и массовой капитуляции, или она может просто продолжать убивать несколько сотен украинцев каждый день, пока крах не придет, как вор, тихо и ночью.

Гэв Дон ( Gav Don — британский аналитик)