Stas Yurchenko / REUTERS
Проблема всех идеологических систем заключается в том, что они провозглашают превосходство некой идеи над личностью или (гораздо реже) превосходство личности над любыми общественными интересами.
Ущербность последнего варианта понятна и редко у кого вызывает сомнение: человек — общественный вид и отдельная особь или даже ограниченная группа особей не могут выжить вне коллектива. Помимо вырождения в результате инбридинга, запредельно высока угроза вымирания такой группы от эпидемии или случайной катастрофы. Но самое главное заключается в недостаточной численности группы для заполнения всех требуемых экономических ниш. Экономическая деградация влечёт за собой неизбежный дальнейший демографический упадок — группа попадает в замкнутый круг, ведущий к неизбежной гибели, если не удастся получить прилив свежей крови извне.
Утверждение приоритета личности над коллективом затрудняет, а затем и разрушает общественные связи, вызывает атомизацию общества, его распад на малые и сверхмалые группы, вплоть до обособления малых семей и отдельных личностей. Общество исчезает, превращаясь в толпу конкурирующих личностей, которые в переносном, а на заключительном этапе и в прямом смысле пожирают друг друга. На определённом этапе деградации система теряет возможность восстановления за счёт внутреннего ресурса и, при отсутствии внешней поддержки, гибнет со всем не успевшим покинуть её населением.
Однако и провозглашение приоритета коллективного над личным ведёт к аналогичному результату, но в иной форме. Неважно, что провозглашается коллективным приоритетом — идея превосходства класса, нации, любой социальной группы, или абстрактное «светлое будущее всего человечества», которое тем не менее требует полного отречения от личного в пользу общественного.
Окукливание происходит не на уровне личности, а на уровне группы, противостоящей «враждебному миру». Однако внутри этой группы неизбежно возникают противоречия по поводу «правильных» способов и методов борьбы с «враждебным миром» за торжество идеи и за «верное понимание самой идеи». Группа распадается на подгруппы, сражающиеся с «еретиками» внутри движения.
Дробление становится всё более мелким, врагов всё больше, результат тот же, что и в первом случае, но достигается он быстрее, так как противопоставив себя остальному миру, группа сама создала себе внешнего врага, а не предложив взамен удовлетворение личных потребностей (которые надо принести в жертву общественному) не смогла себе создать прочный внутренний фундамент. Человек склонен к самоотречению ради достижимой цели, но если цель всё время отодвигается, а от него требуются всё большие жертвы, он теряет интерес к борьбе и уходит во «внутреннюю оппозицию» системе. Система же, апеллирующая к энтузиазму и самопожертвованию не может существовать в условиях прогрессирующего цинизма её членов, публично имитирующих энтузиазм, но ждущих самопожертвования от других. Готовые жертвовать собой быстро кончаются и остаются только те, кто в социальных сетях спрашивают друг у друга: «А ты, почему не в окопе?»
О приоритетности личного над общественным или общественного над личным спорить ещё более бессмысленно, чем о первичности курицы или яйца (яйца, хотя бы пресмыкающиеся несут, хоть это и не доказывает первичность яйца в курином случае, но открывает простор для спекулятивных построений). Для нормального политического и экономического развития, нормального общества, личное и общественное должны постоянно находиться в состоянии баланса. Поскольку же этот баланс крайне хрупок, а его разрушение ведёт к быстрой деградации, вырождению, разрушению и гибели общества, основная задача государственных и общественных институтов заключается в поддержании этого тонкого взаимодействия антагонистических общественных течений, не давая окончательно победить ни сторонникам «жизни для себя», ни сторонникам «жизни для других», но обеспечивая движение общественных процессов, за счёт их мирной конкуренции.
Самое опасное, однако, происходит, когда идея приоритетности личного и идея приоритетности общественного сливаются в одном флаконе. Представьте себе, что адепты тех религий, в которых предусмотрено монашество (полный уход от мира /от общественного/ ради /частного/ личного спасения) решили бы сделать его достижения общественным достоянием и убедили бы всё общество в необходимости монашеской жизни. Такое общество погибло бы гораздо раньше, чем могло бы умереть своей смертью, за счёт прекращения рождений.
Промышленно освоенный ландшафт позволяет прокормить на порядок больше населения, чем ландшафт, освоенный сельскохозяйственно (оседлые земледельцы могут прокормить в разы больше населения, чем скотоводы-кочевники), а тот же ландшафт, освоенный охотниками и собирателями кормит на порядок меньше людей, чем земледельческая цивилизация. Если всё население начинает большую часть времени проводить в молитве и размышлениях о вечном, питаясь простой пищей, добытой трудом на земле в промежутке между молитвами и размышлениями, промышленная цивилизация исчезает моментально, а количество людей поначалу остаётся прежним, так что уже через два-три года массовый голод, а затем и войны за источники пищи (пахотную землю, леса, рыбные ловли) становятся неизбежными, запланированный рай на земле моментально превращается в ад.
Тоталитарные идеологизированные режимы идут именно по этому пути. Что бы они ни обещали в виде «светлого будущего» — это в конечном итоге индивидуальный рай, достигаемый за счёт более или менее понятных и продолжительных коллективных усилий. «Прогрессивный класс», так же как «народ господин» или «корпорация граждан» должны в борьбе с врагами завоевать своё господство, после чего наступает индивидуальное счастье (даже если предполагается, что запросы у всех из коллектива будут одинаковы, всё равно реализация их индивидуальна).
Нацистская Украина оказалась дистиллированным примером такого вырождения. Каждому украинцу обещали индивидуальное счастье — жизнь «как в Европе». Каждый понимал это счастье по-своему. Кому-то достаточно было трёх тысяч евро в месяц, а кто-то мечтал о трёх триллионах собственного капитала. Но в целом речь шла об одном и том же — надо напрячься всей страной (всей нацией), победить злых врагов («москалей»), которые тащат в «проклятое прошлое», прыгнуть в «светлое будущее», а там уже каждый будет наслаждаться как он хочет.
В чём слабость такого объединения? Ведь, казалось бы энтузиазм, вызванный стремлением к общей цели способен, по крайней мере на коротком промежутке времени, горы свернуть. И сворачивал: если в СССР хвастались, что смогли подготовиться к войне за двадцать лет: с 1920 по 1940 год (хоть, как выяснилось не до конца), то гитлеровская Германия прошла путь от веймарских унижения, разорения и демилитаризации к масштабной военной агрессии за пятилетку: с 1933 по 1938 год.
Слабость заключается в том, что «великая цель» заставляет пренебрегать сиюминутным. В Германии «пушки вместо масла», поставили благополучие населения и прочность режима в зависимость от перманентной войны, неизбежно закончившейся тотальным военным разгромом, поставившим государство и нацию на грань существования.
В СССР небрежение потребностями индивидуума, частной инициативой, приоритет производства средств производства над предметами потребления, привёл к тому, что поначалу неплохой экономический рост не приводил к соответствующему затраченным усилиям улучшению бытовых условий. Рост общего уровня жизни был значительно медленнее, чем рост производства, банально в разы уступал аналогичным показателям развитых стран. Рабочий и колхозник не покупали станки, оборудование, танки и карьерные самосвалы. В то же время личные автомобили, мебель, модная и качественная одежда и обувь, а во многих регионах (особенно в РСФСР) даже качественные продукты питания в достаточном количестве отсутствовали.
В конечном итоге, народ разочаровался в социализме, не способном удовлетворить индивидуальные потребности. Страна, сорок пять лет назад выигравшая страшнейшую войну в истории человечества, в одночасье рассыпалась как карточный домик. Русский народ оказался самым крупным разделённым народом на планете и пережил геноцид, превосходящий по объёму и жестокости пресловутый холокост.
До сих пор Россия расхлёбывает последствия приоритетности общественного над личным, приведшего к откровенному небрежению материальными интересами личности. Между тем, с древнейших философов известен (и даже марксизмом не отрицается) тот факт, что достижение высот духа возможно только на соответствующей материальной основе. У вас банально должно быть время творить в промежутках между добычей пищи и отдыхом после насыщения, необходимым, чтобы восстановить силы для следующего этапа добычи пищи. Либо же общество должно иметь избыток материальных ресурсов, чтобы позволить себе содержать, избавив от забот о хлебе насущном, художников, писателей/поэтов, музыкантов/композиторов, учёных.
Самая трагичная судьба оказалась у украинского тоталитарного эксперимента, хоть на первый взгляд он казался самым мирным — «вступить в ЕС и жить в раю». Отказ Европы принимать в свои ряды целую пятидесяти миллионную страну иждивенцев (она азиатов и африканцев еле переваривает) трактовался украинскими властями и обществом, как козни России, от которой надо дистанцироваться всё дальше и дальше, в том числе в лингвистическом и бытовом плане.
Поскольку же около 90% населения от рождения говорили по-русски, имели ближайших (отец, мать, братья сёстры, бабушка, дед) родственников в России и по сути были русскими, «освобождение от русскости» в виде реализации лозунга «убей в себе русского!» и соответствующей государственной политики не могло не вызвать сопротивления. Пусть оно было в большинстве случаев пассивным, но украинские «патриоты» постоянно жаловались (до сих пор жалуются), что население саботирует украинизацию. Чтобы ускорить процесс и подавить саботаж националисты вводили и всё более и более жёсткие меры давления, доукраинизировавшись вначале до гражданской войны, а затем и до военного противостояния с Россией.
Украина несёт на фронте огромные потери: больше миллиона общих, из которых больше полумиллиона убитыми и пропавшими без вести. Но если сравнить с потерями УССР во время Великой Отечественной войны, окажется, что не так уж они велики. В 1941–45 годах УССР потеряла свыше 8 миллионов от довоенного населения — погиб каждый пятый. Если же исходить из украинской статистики, насчитывавшей на начало СВО 40 миллионов жителей Украины, то на данный момент погиб каждый восьмидесятый житель Украины, а вместе с раненными пострадал каждый сороковой. Даже если исходить из более реального расчёта в 32 миллиона реального населения Украины накануне СВО, то и тогда погиб только каждый шестидесятый, а пострадал каждый тридцатый, что совершенно несопоставимо с потерями населения в Великой Отечественной войне.
Тем не менее, после Великой Отечественной войны человеческая популяция на территории УССР восстановилась уже к 1960 году (в том числе за счёт приехавших восстанавливать города и промышленности из других республик и оставшихся жить), а сейчас мы говорим (более того сами украинские нацисты говорят) о том, что демографический потенциал нации подорван настолько, что восстановиться она уже не может и должна вымереть то ли к 2060 году, то ли чуть позже.
Дело как раз в попытке реализовать идею прыжка в личное благополучие, через совместное сверхусилие. Прогнали Януковича, попытались подавить Донбасс, начали войну с Россией — лишь внешняя оболочка проблемы, бросающаяся в глаза, но не являющаяся её сутью.
Суть же в том, что украинская демография страдает не только, а скорее даже и не столько от гибели мужчин на фронте, а от того, что большая часть женщин репродуктивного возраста уехала в Европу и сейчас в массовом порядке разводятся со своими украинским мужьями, чтобы, выйдя замуж за местных обеспечить себе «европейское будущее», гарантировав себя от высылки на родину.
Украинские СМИ отмечают, что во многих школах в старших классах исчезли юноши 16–17 лет, которых родители любой ценой вывозят в Европу, пока есть такая возможность, чтобы избавить их от отправки на фронт сразу по достижении 18 лет. Вывозят и детей младших возрастов. Украина уже стала страной пожилых вдов, пенсионеров и инвалидов. Рождаемость упала до почти нулевых значений (0,5 ребёнка на женщину) и продолжает падать с ускорением.
И совсем не потому, что украинки не рожают. Рожают, только рожают они уже чехов, поляков, немцев и лишь перебравшиеся в Россию ещё пытаются рожать украинцев, но и здесь таких энтузиасток становится всё меньше и меньше.
22 декабря были опубликованы данные, что накануне, за один день, границу Украины пересекли 150 тысяч человек. В обоих направлениях. То есть не все они выехали, некоторые въехали. Хоть понятно, что выехавших большинство, но всё же точное значение уехавших за день мы из этих данных вывести не можем, зато у нас есть данные по покинувшим Украину (только официально) за десять месяцев текущего года. При всех сложностях пересечения границы, в Европу выехало за десять месяцев 3,5 миллиона человек — 350 тысяч в месяц. За год число уехавших должно перевалить за четыре миллиона.
Это при том, что только по официальным данным с начала СВО в Европу выехало 10,5 миллионов граждан Украины, а в Россию 5,5 миллионов. Вместе с теми, кто уехал и ещё уедет в этом году будет 20 миллионов. Тут как не считай население на начало СВО (хоть по-украински, хоть по-честному), а всё равно получается, что страна потеряла от половины, до 2/3 предвоенного населения. Это мы ещё не считали убитых, а также стабильное значительное (в разы) превышение смертности над рождаемостью.
Подсчитывая свой оставшийся мобилизационный потенциал украинские власти сообщили, что мужчин в возрасте от 18 до 65 дет у них осталось 3 миллиона. Не думаю, что они врут, но полагаю, что немало тех, кто числится властями как присутствующий в стране, на деле уже давно за её пределами. Тем не менее, примем это число за точку отсчёта и учтём, что сейчас на Украине годными считают всех подходящих по возрасту (бывает, что и неподходящих по возрасту, но подходящих по виду считают годными). То есть, власти подсчитали практически всех мужчин в возрасте от 18 до 65 лет.
После 65 лет на Украине мужчины сейчас живут недолго, а не достигших 18 мало и многих из них уже вывезли. Если к этим трём миллионам добавить ещё два, то получим пять миллионов — все наличные украинские мужчины всех возрастов, кроме тех, кто уже в ВСУ. Причём это мы по максимуму посчитали.
То есть в наличии 5–5,5 миллионов мужчин (на деле скорее всего на миллион меньше). Женщин почти не забирали на фронт (принудительно почти не забирали), но согласно официальной статистике их выехало в три раза больше чем мужчин. Этот разрыв явно на деле не столь велик, так как многие мужчины бежали из страны вне официальных пунктов пропуска, а среди вывозимых детей большинство было мужского пола. Так что если мы определим количество наличных украинских женщин в 7–8 миллионов, вряд ли сильно ошибёмся в любую сторону.
Итого 12–13,5 миллионов человек, из 52 миллионов в 1993 году и 32–40 миллионов в 2022 году. И ведь продолжают бежать и гибнуть. До конца СВО погибшими и покинувшими страну Украина может потерять и миллион (если боевые действия закончатся в течение пары месяцев) и два-три, если затянутся до конца марта — начала мая.
Вот так украинские нацисты, поставив на приоритетность идеи создания нации и, в соответствии с рекомендациями своего «батька-Бандеры», не считавшиеся с тем, сколько людей надо будет убить, чтобы на Украине остались только украинцы, уничтожили население Украины раньше, чем смогли родить из него нацию.
Интересы государства и отдельных людей были для них вторичны — главное «интересы нации». Поскольку же государственная власть, находясь в руках нацистов не заботилась об интересах граждан, граждане перестали интересоваться интересами государства. Теперь нацисты удивляются почему они зовут граждан защищать государство, а граждане не приходят, их ловят, а они дезертируют и вообще предпочитают тюрьму фронту. Граждане разочаровались в своём государстве и стали на индивидуальной основе искать себе другое, а нацистам оставили их любимую нацию — пусть пользуются, пока окончательно не исчезла.
Этот выдающийся пример самоэтноцида, подобного которому до сих пор не знала история, должен войти в учебники, чтобы другим неповадно было слишком увлекаться строительством «светлого будущего» в ущерб «унылому настоящему» и отрицая «проклятое прошлое». Мы живём сразу в прошлом, настоящем и будущем. Убив себя прошлого, мы лишаем себя и настоящего, и будущего. Как тень, казнившая хозяина и выяснившая, что без него жить не может.
