Украинский разлом: анатомия конфликта

Конфликт на Украине и вокруг нее начинался как столкновение Европейского союза (ЕС) и России, а точнее как соперничество их региональных стратегий – политики «Восточного партнерства» ЕС и российского проекта Евразийского союза. В обеих стратегиях Украине отводилось центральное место. Могут быть названы разные точки отсчета в нарастании противоречий между Россией и ЕС, в частности отказ Украины заключить соглашение об ассоциации с Европейским союзом – решение принятое Киевом в ноябре 2013 года незадолго до Вильнюсского саммита. Возможно, поворотный момент произошел раньше… 

…В 2012 году, когда Москва сменила вектор своего развития с европейского на евро-азиатский и не захотела, чтобы Украина продолжала путь в Европу уже без России. Однако глубинные истоки сегодняшнего конфликта, разворачивавшегося с предопределенностью греческой трагедии, уходят дальше в прошлое и коренятся в эволюции отношений между Россией и Западом в предыдущие два десятилетия.

«Не мешайте нам, а мы не будем мешать вам»

Сегодня многие западные политики испытывают ностальгию по 1990-м годам, когда, по выражению занимавшего высокие посты в НАТО и ЕС Хавьера Соланы, отношения между Россией и Западом были «просто фантастическими». Остается только удивляться поверхностному и избирательному видению этого периода со стороны Запада. Именно в те годы произошли грабительская приватизация советских активов, силовое решение противостояния ельцинского правительства и Верховного Совета. Потом были две чеченские войны с десятками тысяч убитых и полным разрушением Грозного во имя сохранения святая святых того момента – территориальной целостности России. И именно в те годы сформировалась российская политика кнута и пряника по отношению к странам СНГ, которые никогда всерьез не рассматривались Москвой как суверенные государства.

После распада СССР Кремль видел в постсоветском пространстве единое целое, где традиционные связи могут быть восстановлены вокруг координационного центра, который награждает лояльных и наказывает отступников. Эта политика в конечном счете повлекла возникновение коалиции ГУУАМ (Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан, Молдавия) как противовеса доминированию России на постсоветском пространстве.

В тот период внимание США/НАТО и Европейского союза было сконцентрировано главным образом на посткоммунистической Европе – войне в Югославии и подготовке стран Центральной Европы и Балтии к членству в НАТО и ЕС. По этой причине России была предложена прагматичная модель: «не мешайте нам, а мы не будем мешать вам». На тот момент для благожелательного отношения Брюсселя и Вашингтона к России вполне хватало ельцинских рыночных реформ и следования Москвы в фарватере внешней политики Запада. Ведущие страны ЕС и НАТО смотрели сквозь пальцы на внутреннюю далеко не европейскую политику России, в том числе и на пространстве СНГ. Один из уроков, который можно извлечь из этого опыта, состоит в том, что, образно говоря, нельзя быть одновременно «европейцем» вовне и «неевропейцем» внутри своей страны.

Такая дихотомия не могла продолжаться долго, и нараставшее внутри авторитарное содержание российской власти в конечном счете победило ее внешнюю весьма поверхностную европейскую форму.

В 1990-е ни ведущие страны Европы, ни США не проявляли ни малейшего желания участвовать в решении многочисленных национальных конфликтов и проблем, возникших на руинах советской империи. А Россия не могла позволить себе стоять в стороне и наблюдать за тем, что происходило за пределами ее новых прозрачных границ на пространстве СНГ.

Как могла, зачастую очень жестко, Россия все же стабилизировала это пространство, «заморозив» ряд конфликтов и разместив свои воинские контингенты в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье, Армении и Таджикистане. Но когда на территории бывшего СССР была достигнута относительная стабильность и были решены проблемы в Центральной Европе, у НАТО и ЕС дошли руки и до стран СНГ.

Без России – против России

После решения проблем с ядерным наследием СССР Европейский союз и США/НАТО стали рассматривать центробежные тенденции на территории СНГ как важнейшее условие демократизации этих стран и залог того, что СССР в той или иной форме не возродится. Поддерживая одной рукой слабеющий режим Ельцина (по-прежнему считавшийся лучшим из того, что могло быть в России), Запад другой рукой стал возводить новую границу в Европе – на всякий случай, против непредсказуемого развития событий. Главным принципом региональной стратегии НАТО и ЕС стало максимальное отдаление стран СНГ от России.

Это оказалось ошибочной и контрпродуктивной политикой, подтверждавшей наихудшие опасения Москвы в отношении целей Запада и подстегивавшей националистические и реваншистские настроения в России.

В марте 2003 года ЕС опубликовал первый вариант Европейской политики соседства (ЕПС) – доклад «Широкая Европа – соседние страны». Этому предшествовали дискуссии о том, надо ли включать Россию в ЕПС. Решение было найдено в таком приглашении России, от которого она сама бы отказалась. В докладе соседние с Европейским союзом страны рассматривались как единое пространство без определения приоритетных направлений и наиболее важных партнеров. Так Россия оказалась в одном ряду с самыми отдаленными средиземноморскими соседями ЕС.

С учетом постимперских комплексов Москвы, ее особой озабоченности вопросом статуса на международной арене отрицательный ответ на приглашение к участию в «политике соседства» был предрешен. А Брюссель получил аргумент против включения России в свои региональные стратегии на том основании, что якобы «она сама не хочет».

Вполне возможно что, если бы Россия изначально была включена в политику расширения НАТО в качестве главного партнера, не произошел бы кавказский кризис 2008 года. Вероятно также, что не случился бы конфликт вокруг Украины, если бы Россия с самого начала была приглашена участвовать в «Восточном партнерстве», возникшем как региональное измерение европейской политики соседства в 2008 году. Урок этой истории состоит в том, что в Европе после холодной войны западные стратегии, обходящие крупнейшую европейскую державу, всегда будут восприниматься Москвой как угроза ее национальным интересам: «без России – значит против России».

Игра без правил

Косовский прецедент многие называют причиной дальнейшего нарастания противоречий между Россией и Западом. Но дело не столько в Косово, сколько в отсутствии общих правил поведения после холодной войны. Хельсинкский акт от 1975 года, признавая право наций на самоопределение, отдавал несомненное предпочтение принципу территориальной целостности, что объяснялось высокой степенью угрозы глобального конфликта в условиях военно-политического противостояния Востока и Запада на Европейском континенте. Территориальная целостность и нерушимость границ воспринимались тогда исключительно в свете угрозы внешней агрессии. Интересно, что хельсинкские принципы не носили юридически обязательного характера, но никто не мог даже помыслить об их нарушении при наличии угрозы глобальной войны.

После окончания холодной войны эти принципы стали применяться избирательно, в зависимости от политических предпочтений и интересов держав, и практически каждая из «хельсинкских заповедей» была нарушена. Всегда раньше большие войны в Европе заканчивались мирными конференциями – от Вестфальского мира до Ялты, которые устанавливали новый мировой порядок и правила поведения в международных отношениях. Окончание холодной войны не завершилось созданием новой системы европейской безопасности, которая должна была бы прийти на смену сорокалетнему противостоянию и «балансу страха».

Сегодня один из главных вопросов – сохраняют ли актуальность хельсинкские принципы и изменилась ли их приоритетность. Если мы все еще живем в рамках единого для всех правового поля и принцип территориальной целостности государств сохраняет прежнее значение, то как быть с прецедентами сецессии Косово, Южной Осетии, Абхазии и Крыма? Являются ли они исключением из правил, установленных Хельсинкским актом? При каких условиях национальные меньшинства имеют право на самоопределение? Очевидно, что акты геноцида титульных наций в отношении национальных меньшинств и массовое нарушение прав человека могут быть основанием для отделения угнетаемых народов. Однако не последний вопрос: кто будет являться арбитром в этих спорах и беспристрастно устанавливать факты геноцида и нарушения прав человека, чтобы исключить практику двойных стандартов?

Если сегодня нет общих правил и важны только национальные интересы великих держав – как бы они ни трактовались их руководством, – то оправданно все, что случилось с Косово, Южной Осетией, Абхазией и Крымом. Через восемь лет после окончания косовского конфликта (когда уже ушел в мир иной Милошевич, а Белград встал на европейский путь), США объясняли необходимость независимости Косово тем, что «просто албанцы не хотят жить вместе с сербами». Но если желание национального меньшинства является достаточным основанием для отделения, то, видимо, оно применимо и к абхазам, которые «просто не хотят жить вместе с грузинами», и к крымчанам, которые «просто не хотят жить вместе с украинцами». Нет нужды объяснять, что это означало бы для многонациональных государств и стабильности Европы.

«Восточное партнерство» и Евразийский союз: pro et contra

И проект «Восточного партнерства» (ВП) Европейского союза, запущенный десять лет назад в Праге, и концепция Евразийского союза (ЕАС) России, представленная еще премьер-министром Владимиром Путиным в 2011 году, имели в своей основе политические цели. Первая – сближение ЕС и его восточных партнеров (Украина, Молдова, Грузия, Азербайджан, Армения и при определенных условиях Белоруссия) в европейских нормах и стандартах, чему были призваны служить соглашения об ассоциации. Появление этого проекта в ЕС было реакцией Брюсселя на недостатки европейской политики соседства, разочарованием в лидерах оранжевых революций и в эффективности ГУАМ. Однако при всех благих намерениях проект «Восточного партнерства» имел ряд врожденных недостатков.

Ошибкой было то, что Россия – крупнейший партнер Европейского союза – была исключена из ВП под тем предлогом, что она бы сама не захотела участвовать в этом проекте. Будь Россия приглашена и отказалась бы от участия, это был бы ее собственный выбор, и никто не мог бы сказать, что ЕС обходит Россию на пространстве СНГ. Далее, в подходе к восточным партнерам Брюссель исходил из своего опыта в странах Центральной и Восточной Европы и Балтии, для народов которых европейская идентичность и европейский путь развития были совершенно естественными. В странах «Восточного партнерства», и прежде всего в Украине, ситуация была иная. Часть населения традиционно тяготела к ЕС, а часть – к России. Ошибка ЕС состояла в том, что он попытался навязать разделенному и неподготовленному обществу выбор «или – или». Кроме того, Брюссель имел дело в основном с политической элитой стран-партнеров, тогда как простые люди знали лишь о тяготах, которые им предстояло пережить в период трансформации, но мало знали о преимуществах конечного результата этого процесса.

Украина, несомненно, была центральным звеном в «Восточном партнерстве» не только потому, что это крупнейшая страна Восточной Европы, но и потому, что все помнили слова Збигнева Бжезинского о том, что «без Украины Россия перестает быть империей, с Украиной же, подкупленной, а затем и подчиненной, Россия автоматически превращается в империю». Эта мантра была буквально воспринята ведущими политиками ЕС, что и привело к форсированному курсу на ассоциацию с Украиной.

Евразийский проект Москвы в своей новой версии Евразийского союза (ЕАС) ознаменовал изменение внутреннего и внешнего вектора в экономическом и политическом развитии России. Он состоял в отказе от политики широкой экономической и политической модернизации по европейским стандартам, которая была отвергнута значительной частью российской политической элиты. Вместо этого был провозглашен переход к политике реиндустриализации с упором на достижения военно-промышленного комплекса как локомотива экономического развития страны. Во внешней политике уход с европейского пути означал, по замыслу его архитекторов, создание мощного наднационального объединения под эгидой Москвы, способного стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной связки между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом.

В принципе проекты региональной интеграции, основанной на общих интересах, доброй воле и равноправии участников, можно только приветствовать. Экономические аспекты евразийской интеграции вызывают немало споров и не являются целью данной статьи. Достаточно отметить, что отказ России от модернизации консервирует недостатки ее экономической экспортно-сырьевой модели и обрекает на растущее отставание от инновационных экономик США, ЕС, Китая, подрывая ее позиции в качестве интеграционного центра постсоветского пространства. Создание Евразийского союза – это переход от экономической интеграции к политической, от Таможенного союза к политическому объединению. Однако концепция Евразийского союза содержит ряд неясностей.

Является ли новый евразийский проект возвратом России на незыблемый особый путь? В чем концептуальная разница между советским евразийством, завершившимся крахом СССР, и нынешним российским? Кто и где объяснил, за счет чего Россия на этом пути сможет избежать повторения в будущем «величайшей геополитической трагедии» XX века (тем более если «оборонка» опять станет локомотивом экономики)? Существует ли новая убедительная идеология евразийства, способная объединить, по сути, очень разные страны и народы? Вызывает вопрос и способность ЕАС играть роль эффективной связки между Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом, поскольку ни Европа, ни Азия уже давно не нуждаются в «мостах». У них напрямую существует тесное и мощное экономическое взаимодействие: торговый оборот Китая с ЕС и США в 6–7 раз превышает торговлю с Россией без всяких «мостов». Российские партнеры по ЕАС ведут вокруг этого проекта свои собственные игры.

Президент Белоруссии Лукашенко в одном из интервью недвусмысленно заявил, что интеграция в Евразийском союзе никогда не достигнет того уровня интеграции, который существует в Союзном государстве России и Белоруссии. Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев всегда делал упор на экономическую интеграцию, а не на политическую. Казахстан обеспокоен, что в случае вхождения в состав союза, не будет равноправным партнером. У России и Казахстана разное видение евразийства. Для России это создание обособленного центра силы, для Казахстана – стремление «самостоятельно интегрироваться в мировое сообщество путем перестраивания системных связей и наполнения независимости реальным содержанием». Присоединение Армении и Киргизии к Таможенному союзу тем более не решает эти вопросы.

С кем же было России строить Евразийский союз? Несомненно, Украина рассматривалась как ключевой партнер в этом проекте. Переговоры о включении Украины в Таможенный союз велись с 2010 года. 31 мая 2013 года Украина заключила меморандум о сотрудничестве с Таможенным союзом, однако в целом придерживалась курса на сближение с Европейским союзом.

Решение президента Украины Януковича в ноябре 2013 года отложить вопрос об Ассоциации с ЕС и решение Армении о присоединении к Таможенному союзу, несомненно, свидетельствуют о неудаче архитекторов политики «Восточного партнерства» – Польши и Швеции. Но эти события не стали и победой России с учетом всех последующих событий на Украине. Они наглядно показали, что ни Россия, ни ЕС не могут в одиночку стабилизировать и тем более модернизировать это пространство. Это тем более так, поскольку Россия еще располагает достаточными ресурсами для противодействия проектам, которые считает угрозой своим национальным интересам.

Вывод напрашивается сам собой. Если и ЕС, и Россия заинтересованы в стабильности и процветании большой Европы, то необходима новая концепция совместного партнерства, которая исключила бы вариант игры с нулевой суммой.

Что делать?

Сегодня один из главных вопросов, который будоражит весь мир: является ли Крым прецедентом для дальнейшего территориального расширения России на юго-восточные регионы Украины, Приднестровье, Северный Казахстан, где русские составляют значительную часть населения? Как представляется, на настоящий момент Крым прецедентом не является. Если такой план и существовал с самого начала, то зачем было Путину перетягивать Януковича на свою сторону и поддерживать его во время событий на майдане? Поворотный момент, видимо, произошел после грубого нарушения Киевом компромисса от 21 февраля, который поддерживал Кремль, и именно после этого возможное стало неизбежным. Вместе с тем очевидно, что эскалация конфликта и кровопролитие в юго-восточных областях не оставят Россию в стороне, что может обернуться самым большим и опасным после 1945 года международным военным конфликтом в центре Европы, который выйдет далеко за пределы Украины.

Что делать? Прежде всего всеми силами и мерами способствовать деэскалации конфликта, действуя на двух направлениях – внешнем и внутреннем. Сегодня многие предлагают создать совместные международные форумы для решения украинского конфликта – международную конференцию, контактную группу, круглый стол, иные форматы. Но самое важное состоит в том, чтобы участники этих форумов, независимо от их названия, приходили на них с согласованной повесткой дня. Для этого нужен подготовительный период непубличных контактов в духе секретной дипломатии Киссинджера.

Параллельно с этим необходимо оказывать давление на Киев. Любой конфликт на посткоммунистическом пространстве помимо внешнего влияния имеет внутренние корни, иначе никто извне не смог бы вбить клин между титульной нацией и национальными меньшинствами. Сегодняшний конфликт на Украине – это свидетельство провала украинской политической элиты, причем не только той, которая пришла с Януковичем, а за весь постсоветский период.

Новое руководство с ходу совершило непростительные ошибки. С легкостью уступив майдану компромисс от 21 февраля, оно полностью отрешилось от вопроса своей легитимности. Если бы была проведена законная процедура импичмента президенту Януковичу, то многое сегодня выглядело бы по-другому. Не менее безответственной стала поспешная отмена закона о региональном языке. И уж совсем преступна силовая операция на юго-востоке, толкающая сторонников федерализации к вооруженной сецессии.

Запад обязан донести до Киева, что тот должен демонстрировать не силу, которой у него реально нет, а ум и гибкость, терпеливое ведение переговоров с мятежными регионами.

Если конфликт удастся погасить, то по прошествии времени можно будет подумать о переформатировании «Восточного партнерства» в сторону очень предметного, функционального подхода к сотрудничеству с Россией в СНГ по наиболее важным направлениям экономики и безопасности. Примером может быть предложение президента того времени (2009) Медведева Евросоюзу предоставить Украине синдицированный кредит для модернизации ее газотранспортных сетей.

Функциональный подход России и ЕС к сотрудничеству на пространстве бывшего СССР в рамках расширенного «Восточного партнерства» или «Восточного партнерства +» позволил бы преодолеть возникновение новых разделительных линий в этом регионе.

Очевидно, что интеграция России в четыре общих пространства с ЕС даже при благоприятном развитии событий будет «заморожена» на годы. Отношения России и ЕС сейчас все больше напоминают взаимодействие СССР и Европы, когда существовало избирательное экономическое и политическое сотрудничество. Вместе с тем сегодняшний кризис позволяет по-новому взглянуть на суть стратегического партнерства России и ЕС, которое провозгласило четыре общих пространства в сфере экономики, внешней и внутренней безопасности, науки и культуры, но полностью обходило главный вопрос о том, как СНГ вписывалось в эти пространства.

В итоге стратегическое партнерство Россия–ЕС разбилось об эту жесткую реальность. В более отдаленном будущем этот вопрос снова встанет в отношениях Москвы и Брюсселя, когда Россия вернется на «европейский путь». Неизбежность этого возвращения обосновал не кто иной, как президент России Путин еще в 2002 году Тогда он сказал: «Сущность любой страны и существо народа определяются его культурой. В этом смысле Россия без всяких сомнений европейская страна потому, что это страна европейской культуры».

И последнее. В 2015 году Европа будет отмечать 40-летие Заключительного Хельсинкского акта. Это хороший повод для того, чтобы Россия и страны Запада сделали то, чего не смогли по окончании холодной войны, – инициировать мирную конференцию «Хельсинки +», где была бы проведена творческая ревизия десяти известных принципов для установления общих правил поведения, исключающих конфликты в Европе.

Надежда Арбатова – доктор политических наук, завотделом европейских политических исследований ИМЭМО РАН