Человек, который никогда не сдавался

Именно эта фраза сэра Уинстона Черчилля, бросающая вызов непреодолимым обстоятельствам, приходила на ум, когда он вел свою последнюю битву - битву со смертью. Час за часом, день за днем мир, затаив дыхание, следил за сообщениями врачей - а они становились все тревожнее. Черчилль сражался за жизнь с невероятным упорством, но после нескольких дней борьбы, то теряя сознание, то вновь приходя в себя, старый воин уснул вечным сном. Бой был закончен, львиное сердце остановилось.

Эта последняя болезнь началась с обычной простуды. Тогда, 15 января, лорд Моран - он 24 года был личным врачом Черчилля - сообщил, что у больного «развилась сердечная недостаточность, и произошел тромбоз сосудов головного мозга». Хотя от прежних недугов, включая два инсульта, Черчилль оправлялся с необычайной быстротой, сейчас ему уже исполнилось 90, организм был истощен: положение «очень серьезно», уточнил Моран. Британцы приходили к черчиллевскому дому на Гайд-парк Гейт 28: они стояли под ледяным ветром и дождем - печально и безмолвно.

Почтальоны несли тысячи телеграмм и букетов - от сильных мира сего и простых людей. Дверь то и дело открывалась - входили и выходили родственники. Моран - сутулый, худощавый 82-летний старик - по два-три раза в день приезжал осматривать больного, а потом зачитывал простые, суховатые бюллетени о состоянии его здоровья дрожащим от холода журналистам. По 18 часов в сутки на улице в неизменном котелке дежурил, следя за порядком в толпе, сержант полиции Эдмунд Мюррей (Edmund Murray) - он много лет был личным телохранителем сэра Уинстона. Когда стало ясно, что больной угасает, Моран от имени леди Черчилль попросил репортеров и телеоператоров разойтись. За считанные минуты софиты погасли, кабели были убраны, и улица опустела - в темноте слабо светилось лишь окно над дверью дома номер 28.

В руки Божьи

Британию захлестнула волна скорби: жизнь в стране почти замерла. «Принимая во внимание озабоченность народа болезнью сэра Уинстона Черчилля», премьер-министр Гарольд Вильсон (Harold Wilson) отложил важное выступление в парламенте и телеобращение к согражданам по экономическим вопросам, а также очередной раунд переговоров с западногерманским канцлером Людвигом Эрхартом (Ludwig Erhard). Кроме того, на прошлой неделе Британия должна была отмечать семисотлетний юбилей Парламента, но, в знак уважения к величайшему из сынов страны, обе палаты решили перенести праздничные церемонии на июнь.

В приходском храме Палаты общин - Церкви Святой Маргариты - архиепископ Кентерберийский торжественно произнес: «На пороге смерти Уинстона Спенсера Черчилля мы вверяем в руки Божьи его душу». Монсеньор Кардинале, нунций Святого престола в Британии, передал личное послание от Папы Римского. Специальные церковные службы состоялись в Хэрроу - школе, которую закончил Черчилль, и в Кэсл-Райзинг у Сандрингхэма; там на молитве присутствовала королева и члены ее семьи.

Драма, достойная Шекспира

Уинстон Черчилль, Pax Americana, Pax BritannicaКоролева Елизавета - о кончине Черчилля ее уведомили еще до официального сообщения - пошла на беспрецедентный шаг, предложив Парламенту организовать своему бывшему премьеру похороны по высшему государственному разряду: таких почестей после смерти Гладстона в 1898 г. не удостаивался никто, кроме монархов. Сэр Уинстон будет погребен на тихом небольшом кладбище в Оксфордшире, рядом с родителями: лордом Рэндольфом Черчиллем и его красавицей женой - американкой Дженни Джером (Jennie Jerome).

Прощание с покойным пройдет под дубовыми стропилами древнего Вестминстерского зала - во дворце, где заседает британский парламент. Затем гроб поместят на орудийный лафет и в сопровождении почетного караула по замершим в молчании улицам лондонского центра доставят в собор Святого Павла. На панихиду, по масштабу и пышности сравнимую лишь с похоронами королевских особ, со всего мира соберутся политики и военные, старые товарищи и старые противники премьера.

Иначе и быть не может. Ведь сэр Уинстон - фигура поистине царственная, а его биография не уступает эпическим драмам Шекспира. Он - спаситель отечества, величайший государственный деятель Британии, лидер и вдохновитель свободного мира. Своими достижениями на военном, дипломатическом, литературном поприще, своим ораторским искусством, - в особенности непревзойденным умением емко и ярко охарактеризовать западные ценности - Черчилль заслужил почетное место рядом с такими титанами, как Перикл и Питт-старший, Веллингтон и Вашингтон.

Дар предвидения

Уинстон Леонард Спенсер Черчилль - не «ходульный» герой; ничто человеческое было ему не чуждо. Он был вспыльчив, сентиментален, лукав, много раз принимал опрометчивые решения, о которых потом жалел. Елизаветинец по делам и духу, он оставался неколебимым викторианцем в своих идеалах и преданности долгу. Когда Черчилль возглавил правительство в 1940 году, - в самый мрачный час истории своей страны - ему уже исполнилось 65; все лидеры союзных и вражеских государств были моложе. Он занимал больше министерских постов, чем любой другой британец в истории, он больше понюхал пороха, чем все его военные советники, и благодаря научным изысканиям, литературному творчеству и многим десяткам лет парламентских дебатов выработал неповторимый волнующий стиль, позволяющий описать бессмертные дела бессмертными словами.

Черчилль пережил собственную великую эпоху, но он всегда умел предугадать главные тенденции послевоенной истории (и зачастую дать им емкое имя): «холодную войну», «железный занавес», европейскую интеграцию, хаос и победу диктатуры во многих из стран, прежде входивших в Британскую империю. Под конец его жизни лишь немногие из тех, кто воздавал Черчиллю должное, помнили, каким поношениям в свое время подвергался этот патриарх от политики. Его называли шарлатаном, хвастуном, «перевертышем», поджигателем войны; он много раз проигрывал выборы, терял высокие посты, становился «стрелочником», отвечавшим за ошибки других. Но если Черчилль не раз ошибался, то по главным вопросам своего времени его мнение как правило оказывалось единственно верным. История простит ему слабости, но никогда не забудет черчиллевский неукротимый, непоколебимый дух - дух человека, сумевшего вознести целую нацию на вершину величия.

Для толпы людей, собравшихся в ноябре возле его дома, чтобы поздравить с девяностолетием, у Черчилля был припасен обычный лукавый взгляд, воинственно выставленный подбородок, и знаменитый жест, выражающий непреклонную уверенность - пальцы, сложенные в букву V. Но этот задор дался ему с огромным трудом: в последние годы экс-премьер сильно одряхлел и вел затворнический образ жизни. Вынужденный отказаться от прежних любимых занятий - рисования, строительства кирпичных изгородей и разведения скаковых лошадей, он по-прежнему наслаждался едой, коньяком и сигарами (хотя курение пришлось резко сократить), кормил черных лебедей в своем поместье Чартвелл, вспоминал прежние войны и противоборства в компании немногих избранных друзей. На публике Черчилль появлялся редко, но оставался одним из самых любимых и чтимых людей на планете. Среди этих почестей было специальное решение Конгресса о присвоении ему почетного американского гражданства в 1963 году, и прошлогоднее постановление палаты общин с выражением «безграничного восхищения и благодарности», чего не удостаивался ни один англичанин после Веллингтона.

Вечный непоседа

Уинстон Черчилль, Pax Americana, Pax BritannicaЧерчилли впитывали величие буквально с молоком матери. Сам Уинстон родился и вырос среди великолепия дворца Бленхейм - гигантского здания из 320 комнат, подаренного благодарной страной его предку Джону Черчиллю - первому герцогу Мальборо. Школа, напротив, наводила на него тоску: Черчилль был плохим учеником, и в зрелые годы не без самоиронии заметил: «Никому еще не удавалось получить столько докторских степеней, сдав так мало экзаменов». Его всегда подстегивала жажда славы. Еще новоиспеченным субалтерном Ее Величества четвертого гусарского полка, Уинстон с нетерпением ждал возможности отличиться на поле боя. Однако время для геройства было неподходящее. Благодаря Промышленной революции Викторианская Англия была самой богатой страной на свете, а на просторах планеты царил непререкаемый Pax Britannica.

Тем не менее за пять лет Черчиллю удалось поучаствовать в пяти войнах. В ходе всех этих конфликтов он сочетал службу с ремеслом военного корреспондента: журналистика стала первым из поприщ, на которых он сумел добиться блистательного успеха. Черчилль не только освещал кампании британских войск в северо-западном пограничье Индии и Судане, - где он проявил бесстрашие во время одной из последних массированных кавалерийских атак в истории - но и позднее написал прекрасные книги об этих войнах. Он оттачивал свой стиль, запоем читая труды великих мыслителей: «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббона, «Историю Англии» Маколея, «Республику» Платона, «Происхождение видов» Дарвина, «Политику» Аристотеля. К 1899 году он достиг такой известности в качестве журналиста и писателя, что оставил военную службу, и отправился на Англо-бурскую войну уже исключительно в качестве корреспондента. Там Черчилль попал в плен, бежал из бурского лагеря, с массой приключений добрался до своих - эта эпопея была столь драматична, что в 1900 году он вернулся в Англию национальным героем.

Через четыре месяца двадцатипятилетний Уинстон был избран в парламент от Консервативной партии по округу Олден - в рабочем районе на промышленном севере страны. Чтобы получить средства на политическую деятельность, он за пять месяцев заработал 50000 долларов, выступая с лекциями в Британии, а потом и в США - Черчилль неизменно собирал полные залы. Он сразу понял, что американцы любят острое словцо. Когда один репортер попросил его поделиться впечатлениям и о Нью-Йорке, Уинстон с серьезной миной произнес: «Газеты слишком толстые, клозетная бумага слишком тонкая».

«Переметнувшийся»

В феврале 1901 года Уинстон Черчилль произнес первую речь в Палате общин, которой суждено было стать его трибуной на полвека с лишним. В 26 лет он был худощав и элегантен, унаследовав от предков высокий лоб и большие глаза - а манерой выступления неизменно вызывал воспоминания о своем отце, знаменитом лидере тори. Он обладал тем же цветистым красноречием, тем же блестящим остроумием, что позволяли Рэндольфу Черчиллю спровоцировать у коллег ураган эмоций, или напротив, низвести любой конфликт до «бури в чайном стакане». Но это было еще не все. В выступлениях Уинстона английский язык и английский дух сливались воедино, как хворост и пламя.

Как-то в 1904 году Черчилль, придя в палату, поклонился спикеру, и, повернувшись спиной к скамьям, что занимали консерваторы, уселся в первом ряду сектора, отведенного оппозиционной Либеральной партии - рядом с Дэвидом Ллойд-Джорджем, пламенным простолюдином-валлийцем, оказавшим на Уинстона большее влияние, чем любой другой британский политик. Сторонник свободной торговли Черчилль рассорился с консерваторами, выступавшими за высокие тарифы и протекционистскую политику, но это было не все: его привлекла разработанная либералами программа социальных реформ. В 1908 году, заняв министерский пост в кабинете Герберта Асквита, - настоящем созвездии талантов - он будет работать не покладая рук ради облегчения тяжкой доли британских рабочих.

Во время дополнительных выборов в Данди Черчилль познакомился с внучкой шотландского графа Клементиной Хозьер (Clementine Hozier). Эта умная и красивая девушка (она была на десять лет моложе Черчилля), получившая образование в Сорбонне, тоже была убежденным либералом. Их свадьба, состоявшаяся в 1908 году, стала одним из главных светских событий сезона. «С тех пор, - заметил позднее Уинстон, - мы живем счастливо».

Поглощенный политикой

Впрочем, до полного счастья чете Черчиллей было далеко, ведь в те времена ни один депутат Палаты общин не вызывал такой ненависти, как Уинстон. Большинство друзей, считавших, что новоиспеченный реформатор предал собственный класс, подвергли остракизму «бленхеймского перевертыша», как окрестили его недоброжелатели. Черчилль с головой ушел в политику, но при этом еще успел написать несколько глубоких и серьезных биографических трудов - в частности, о собственном отце и герцоге Мальборо. Затем, в 1911 году, когда Германская империя начала демонстрировать несомненные признаки агрессивности, старый солдат Черчилль со свойственной ему энергией взялся за изучение военной и внешнеполитической ситуации. Из своего кабинета в Министерстве внутренних дел он, дерзко нарушая субординацию, бомбардировал премьера проницательными меморандумами относительно стратегии Лондона в Европе. На Асквита они произвели немалое впечатление, и в октябре того же года он спросил Черчилля, не хочет ли тот возглавить военно-морское ведомство. «Хочу», - лаконично ответил тридцатишестилетний министр.

Последующие годы стали труднейшим испытанием для тех черчиллевских качеств, что сыграли спасительную роль для его страны в двух мировых войнах - отваги, прозорливости, решительности. Он осуществил масштабную программу модернизации ВМС, перевел флот с угля на нефтяное топливо, заложил основу британской морской авиации. И еще он поддержал проект неуклюжего, комичного на вид самодвижущегося сооружения, которое поначалу все называли «причудой Уинстона» - до тех пор, пока оно не получило своего нынешнего имени: танк.

Миллион слов в год

Во времена затишья Черчилль всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. После войны он вернулся в партию тори, заметив с усмешкой: «Переметнуться может каждый, а вот чтобы переметнуться обратно, без смекалки не обойтись». В 1924 году он стал министром финансов, но этот «счетоводческий» пост ему не слишком нравился («проклятая цифирь!»). Разработанный им бюджет стал первым звеном дефляционной цепочки, что привела к всеобщей забастовке, экономической депрессии и падению второго правительства Болдуина.

Потеряв не только министерский пост, но и кресло в Палате общин, он рисовал, клал кирпичи, много путешествовал, и писал - примерно по миллиону слов в год. Позднее, в те мрачные годы, когда Гитлер и Муссолини набирали силу, а Британия «заперлась на замок» от окружающего мира, Черчилль вернулся в парламент, где его резкие предупреждения о фашистской угрозе звучали гласом вопиющего в пустыне. Его советы правительство пропускало мимо ушей, но он не опускал руки.

Но когда в 1939 году Британия все же объявила войну Германии, страна снова не могла обойтись без Черчилля. Он занял свой прежний кабинет в Адмиралтействе, и корабли Королевского флота, разбросанные по всем океанам, облетела радиограмма: «Уинстон вернулся!» Когда волна нацистского нашествия докатилась до британских берегов, парламент наконец отправил Чемберлена в отставку. В мае 1940 года король Георг VI поручил Черчиллю сформировать новое правительство. В первом обращении к парламенту в качестве премьера он заявил: «Мне нечего предложить, кроме крови, трудов, пота и слез». Дальше прозвучали, наверно, самые благородные слова, что когда-либо произносились в моменты величайших испытаний: «Так приготовимся же выполнить наш долг, и выполнить его так, чтобы, если Британское Содружество и империя просуществуют еще тысячу лет, люди и тогда говорили о нас: это был их звездный час!»

В течение пяти военных лет Черчилль обладал большей личной властью, чем любой другой премьер в британской истории. От его внимания не ускользала ни малейшая деталь стратегической обстановки и положения в государстве. Облаченный в придуманный им самим полувоенный комбинезон (Черчилль называл его «костюмом сирены»), с неизменной сигарой в зубах и невозмутимым выражением лица, он неустанно инспектировал войска и беседовал с пострадавшими от немецких бомбардировок. Порой, во время очередного налета, протестующего премьера чуть ли не силой тащили из кабинета в бомбоубежище.

Гитлер и ад

Интуиция подсказывала ему, насколько важно вступление в войну США: «Вместе для нас нет ничего невозможного, а порознь мы обречены на неудачу». Что ж, в конце концов этот британец до мозга костей по крови был наполовину американцем. В прошлом он часто называл коммунизм «гнусным дикарством», но после нападения нацистов на Россию Черчилль тут же заверил ее в полной поддержке. О причинах он высказался так: «Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы как минимум благожелательно отозвался о дьяволе в Палате общин».

Когда настал час победы, благодарные соотечественники готовы были дать Черчиллю любую награду, кроме той, что он сам для себя выбрал - остаться во главе правительства. Измученные войной британцы жаждали лучшей жизни. Они отдали свои голоса Лейбористской партии и «социальной революции», обещанной ее лидером Клементом Эттли. Оскорбленному поражением Черчиллю пришлось привыкать к новой роли - главы Оппозиции Ее Величества. Неустанно клеймя этатистскую политику правительства, - политику «силы через безрадостность», как он ее называл - экс-премьер грозно задавал вопрос: «Что проку быть славным народом и страной, если в конце недели мы не можем заплатить за квартиру?» Он подвергал уничтожающей критике министров-социалистов, энергично демонтировавших империю и нудно твердивших об экономии и бережливости: Эттли («Очень скромный человек, и у него есть для этого все основания»), министра финансов сэра Стаффорда Криппса («Вот идет Бог - только без милости Божьей»), и уж конечно министра здравоохранения («министра здравозахоронения») Эньюрина Бивена.

Pax Americana

Черчилль не занимал государственных постов, но оставался в центре внимания. И в 1946 году, выступая в другой стране в качестве частного лица, он вновь сыграл роль Кассандры, и это считают одним из самых его выдающихся поступков. Выступая в Вестминстерском колледже города Фултона (штат Миссури) с речью, которую он озаглавил «Основы мира» ("Sinews of Peace"), Черчилль предупредил западный мир: пришло время вновь сомкнуть ряды перед лицом угрозы, не менее опасной, чем та, что совсем недавно была преодолена. «Поперек Континента - от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике - опустился железный занавес», - заметил он.

Американцы, которых Черчилль призвал проявить «величайшую ответственность перед будущим», услышали его слова, и взялись за дело. Наверно ни один другой человек на свете не смог бы добиться подобной реакции. В дальнейшем США безоговорочно поддержали создание НАТО, разработали План Маршалла и приняли на себя международные обязательства, на которые никогда не пошли бы еще десять лет назад. Хотя Черчилля часто - и несправедливо - называли «поджигателем войны», он, вернувшись к власти в 1951 году, и убедившись, что его предупреждение возымело нужное действие, пришел к выводу: теперь Запад достаточно силен, чтобы пойти на договоренность с коммунистическим миром. Однако реализовать его надежду на прагматичную разрядку и участие Британии в европейской интеграции суждено уже другим. Тем не менее, когда в 1955 году он покинул пост премьера, обстановка в мире была спокойной как почти никогда за сорок лет, что прошли с тех пор, как черчиллевский Гранд флит вступил в бой с флотом Германской империи.

Черчилль прожил долгую жизнь - она началась в эпоху Промышленной революции, а закончилась, когда человек уже полетел в космос. Ему суждено было увидеть распад той Империи, что он всеми силами старался сохранить. На смену Pax Britannica пришел Pax Americana, поддерживаемый решимостью и военной мощью, которые его соотечественники, как ни убеждал их Черчилль, не пожелали сохранить за собой. Но его слова, его пример, его мужество навсегда останутся в памяти свободных людей. С уходом Черчилля в мире чего-то будет не хватать - и мы это почувствовали. Что же касается всех сегодняшних выражений почтения и скорби, то все они бледнеют перед благородными словами самого Черчилля, с которыми он обратился по радио к народу побежденной Франции в 1940 году: «Итак, спокойной ночи. Сон даст вам набраться сил, чтобы встретить утро - а утро непременно настанет. Взойдет яркое солнце - оно взойдет для всех смелых, верных, добрых, для тех, кто страдает ради общего дела, оно прольет свет славы на могилы павших героев. Таким он будет - этот рассвет».