Дромократия, или Скорость как власть

В современном мире огромную роль играет скорость. Во всем. В ходе СВО мы обнаружили, что и на войне — на современной войне — это один из ключевых факторов. От того, как скоро можно получить разведданные, сообщить их командованию огневой единицы и принять решение о нанесении удара, а также оперативно сменить место, где были только что расположены средства ведения огня, зависит очень и очень многое — почти все. Отсюда колоссальная роль БПЛА и дронов, спутниковой связи, времени передачи координат противника, мобильности боевых единиц, а также скорости донесения приказов до исполнителя. Явно это было недоучтено в ходе подготовки к СВО, и сейчас приходится наверстывать упущенное в критических условиях.

Точно также мы недооценили и зависимость от Запада в области цифровых технологий, чипов и высокоточного производства. Готовиться к фронтальному противостоянию с НАТО и одновременно полагаться на технологические элементы, разработанные и производимые либо в странах НАТО, либо на территории государств, зависящих от Запада – это не свидетельство большого ума.

Но сейчас не о западо-зависимости, а о факторе скорости. Французский философ Поль Вирильо, изучавший значение скорости для современной технической цивилизации, предложил особый термин — дромократия. От греческого дромос (скорость) и кратос (могущество, власть). Теория Вирильо строится на утверждении, что в новых цивилизационных условиях побеждает не тот, кто сильнее, умнее, оснащеннее, а тот, кто быстрее. Именно скорость решает все. Отсюда стремление любыми путями повышать быстродействие процессоров и, соответственно, все цифровые операции. Именно на это и обращена преимущественно техническая инновационная мысль сегодня. Все соревнуются именно в скорости.

Современный мир — это борьба за ускорение. И тот, кто оказывается быстрее, получает самый главный приз — власть. Во всех ее смыслах и измерениях – политическую, военную, технологическую, экономическую, культурную.

При этом наиболее ценной в структуре дромократии является информация. Именно скорость передачи информации и является конкретным выражением власти. Это касается как функционирования мировых бирж, так и ведения военных действий. Тот, кто смог сделать нечто быстрее, получает над тем, кто замешкался, полную власть.

При этом, дромократия как сознательно выбранная стратегия, то есть попытка господства над временем как таковым, может привести и к странным эффектам. В действие вступает фактор будущего. Отсюда феномен фьючерсных сделок и связанных с ними хэджинговых фондов, а также другие финансовые механизмы, аналогичного толка, в которых основные операции проводятся с тем, чего еще нет.

Идеалом дромократии в области СМИ было бы первыми сообщить о событии, которого еще не произошло, но которое вполне вероятно вот-вот произойдет. Это не просто фэйк, это работа с областью возможного, вероятного, пробабилистские методы. Если принимать вероятное будущее событие за уже случившееся, мы выиграем время, а значит приобретем власть. Другое дело, что этого может и не произойти. Да, и это возможно, но подчас провал ожидания некритичен, и наоборот, подтвержденный прогноз, принятый за свершившийся факт заранее, дает колоссальные преимущества.

В этом суть дромократии: стихия времени очень не проста, и тот, кто сумеет ее подчинить себе, получает тотальную глобальную власть. При развитии сверхскоростей сама реальность искривляется, и в ней начинают действовать законы неклассической физики – предвосхищенные в теории относительности Эйнштейна и в еще большей степени в квантовой физике. Предельные скорости меняют физические законы. И именно в этой сфере разыгрывается сегодня, по Вирильо, планетарная борьба за власть.

Аналогичные теории мы встречаем и в более прикладной и менее философской области — в теории сетецентричных войн. И именно с такой сетецентричной войной мы столкнулись в ходе СВО на Украине. Главной особенностью такой войны является быстрота передачи информации между отдельными единицами и центрами командования. Для этого солдаты и другие боевые единицы снабжаются многочисленными разноориентированными камерами и другими датчиками, информация от которых сходится в единой точке. Сюда добавляются данные с коптеров, БПЛА и спутников. Они интегрированы напрямую с боевыми и огневыми единицами. И такая полная сетевая интеграция обеспечивает самое главное преимущество — преимущество в скорости. Именно так устроены системы работы HIMARS, и тактика мобильных групп, и ДРГ. Для этого использовалась и спутниковая связь Starlink.

Далее сетецентричные войны как свою интегральную составляющую включают открытые каналы информации — прежде всего социальные сети. Они не просто сопровождают ведение боевых действий, сообщая, естественно, только то, что выгодно, а то, что не выгодно, скрывая или искажая до неузнаваемости, но и оперируют с вероятностным будущим. Снова принцип дромократии. То, что мы сегодня воспринимаем как фэйки, есть не что иное как прощупывание и искусственная стимуляция возможного будущего. Множество фэйков оказываются пустыми, как часто тщетными бывают попытки пробить защиту при взломе, но время от времени они достигают цели — и тогда система может быть захвачена и подчинена.

Дромократия в политической сфере позволяет отступать от жестких идеологических правил. На самом Западе, к примеру, расизм и нацизм, мягко говоря, открыто не поощряются. Но в случае Украины и некоторых других обществ, заточенных на отстаивание геополитических интересов Запада, делается исключение. Антирусский нацизм, русофобия там процветают, но на самом Западе это не замечают, ловко обходя стороной. Дело в том, что для скорейшего конструирования нации там, где ее никогда не было, и при наличии по сути двух народов на одной территории, без национализма просто не обойтись. А чтобы сделать это как как можно быстрее, нужны именно крайние формы — вплоть до откровенного нацизма и расизма. И это снова вопрос дромократии. Создать симулякр нации необходимо быстро. Для этого берется радикальная идеология, любые образы и мифы о собственной исключительности, даже самые нелепые, и все это стремительно воплощается в жизнь (при полном контроле над информационной сферой, в итоге, общества Запада этого просто не замечают).

Далее идет столь же ускоренная пропаганда этих идей, ничего общего с западной либеральной демократией не имеющих. Дальше закономерно следует война, и агрессоры представляются жертвами, а спасители — палачами. Главное — контролировать информацию. И если все пойдет по плану глобалистов, то следует быстрое разрешение, и после этого столь же ускоренно зачищаются сами неонацистские структуры. Почти то же самое мы видели в Хорватии в ходе развала Югославии. Вначале Запад помогает хорватским нацистам — нео-усташам — и вооружает их против сербов, а затем зачищает и их самих, чтобы не осталось и следов. Важнее всего все делать очень, очень быстро. Быстро появился неонацизм, быстро выполнил свою роль, быстро исчез. И как не бывало.

Именно в этом секрет Зеленского. Меркуриальный комик в качестве главаря выбран не случайно. Его психика волатильна и склонна к стремительным изменениям. Идеальный политик для жидкого общества. Сейчас он говорит и делает одно, через мгновение уже совсем другое. А что было секунду назад никто не помнит, так как скорость информационного потока неуклонно растет.

И вот на этом фоне как выглядим мы сами? Как только мы начали действовать стремительно, решительно и почти спонтанно (первая фаза СВО), последовали огромные успехи. Почти половина Украины под нашим контролем.

Как только мы стали замедлять ход операции, инициатива стала переходить к противнику. Тут-то и оказалось, что сетецентричный характер современных войн, законы дромократии мы должным образом не учли. Как только мы заняли реактивную позицию, перешли к защите и обороне, мы упустили фактор скорости. Да, украинские победы преимущественно виртуальны, но в мире, где хвост виляет собакой, где почти все виртуально (включая финансы, услуги, информацию и т. д.), это едва ли не является достаточным. Анекдот про то, как два русских десантника на развалинах Вашингтона сетуют — «информационную войну мы проиграли» — смешной, но двусмысленный. Это ведь тоже нечто виртуальное, попытка пробабилистски кодировать будущее. Когда же дело доходит до reality check, далеко не все, увы, так гладко. Тут надо либо обваливать всю дромократию, виртуальность, весь сетецентричный постмодерн, то есть всю современность и весь вектор развития современного Запада (но как это разом сделать?), либо принимать — пусть отчасти — правила врага, то есть самим ускоряться. Вопрос о том, сможем ли мы, русские, войти в область дромократии и научимся ли выигрывать сетецентричные (в том числе и информационные!) войны, не является абстракцией. От этого напрямую зависит наша Победа.

Для этого нам нужно прежде всего осмыслить — по-русски, по-патриотически — природу времени. То, как медленно мы все понимаем, с каким отставанием, и как еще медленнее воплощаем в жизнь — вроде даже опровергает пословицу, что «русские долго запрягают, но быстро ездят». Вот сейчас тот самый момент, что если мы не будем ехать очень быстро, то ситуация может приобрести весьма опасный характер.

Быстрее сделаем, быстрее исправим. Про обмундирование наших воинов сетевыми атрибутами, ускорение процесса командования и внедрение эффективных средств защиты информации я уже не говорю. Но ведь это просто необходимо, чтобы быть на уровне с прекрасно оснащенным врагом.

И снова: если после спекуляций «Военторга» с ценой на минимальное обмундирование для мобилизованных не последовало немедленно стремительной волны прямых репрессий со стороны власти, это очень плохой признак. Кому-то во власти мерещится, что мы все еще запрягаем, хотя мы уже мчимся на всех парах. Это надо срочно осмыслить. Иначе может статься, что мы мчимся как бы помягче сказать… Немного не туда.

Дромократия не шутка. Дело не в том, чтобы перегнать Запад. Его следует подбить налету в его головокружительной гордыне, но для этого самим надо действовать молниеносно. И осмысленно. У России больше нет ни права, ни времени на дрему и заторможенность.

Александр Дугин, Автор — философ, политолог, социолог, переводчик и общественный деятель. Кандидат философских наук, доктор политических наук, доктор социологических наук. Профессор МГУ им. М. В. Ломоносова