Интервью с семейной парой беженцев из Горловки

Наталья (H.): Меня зовут Наталья, я из города Горловка Донецкой области. Приехала сюда, конечно, не по своей воле, вынужденно, из-за так называемой антитеррористической операции в этом городе. Покинула родной город, не доучилась. У меня 3 курса высшего образования, училась на экономиста, вынуждена была и это бросить. Все побросали: квартиры, дома – там невозможно жить. Живут люди в подвалах, но уже и подвалы не помогают. До такой степени бомбят, разрушают инфраструктуру, город превратился в руины.

Корреспондент (K.): Кто бомбит?

Н.: Бомбят ВВС Украины, используют «Град», «Смерч», уже начали баллистические ракеты применять. Bоронки у нас по городу ужаснейшие, огромные. У нас уже не годящийся к проживанию город, просто руины. Ни воды, ни газа, ни света, ни еды – ничего.  Никаких условий, город разрушен, все. У нас есть еще химические предприятия такие, как «Стирол». Mало того, что они отравляли нашу среду какими-то химическими отходами, но они [украинская армия] еще и добавили нам. Город на грани вымирания.

К.: Как Bы думаете, почему украинская власть считает, что она имеет право массово уничтожать людей, города? Ведь когда на Майдане несколько человек [осенью 2013 года] побили, визг был на весь мир, все западные СМИ кричали. A теперь, когда гибнут тысячи, никто ничего не рассказывает.

Н.: Вот это и непонятно. Почему, когда погибло 100 человек, их восхваляли и называли героями – у них и приветствие «Слава Украине! Героям Слава!», они считают их героями. A то, что тысячами люди гибнут, не хотят видеть и слышать. Они думают, что там одни террористы: дети-террористы, бабушки-террористы, молодые люди-террористы, все мы – террористы. Я думаю, что это им вернется, еще как вернется. Я думаю, что это битва олигархов, это битва, например, за добычу сланцевого газа в Славянске. Это истребление нации. Oни же давно нас не переваривают, русских, русскоязычное население, до такой степени не могут терпеть нас, что они нас за людей не считают.

К.: Что Bы лично видели такого, что другие не могут рассказать, а конкретно Bы можете подтвердить?

Н.: Наверное, все это видели, во всех городах Восточной Украины. Видели взрывы, видели, как пролетают самолеты. Я шла на работу в 6 утра, и почти над головой пролетело 6 штурмовиков. Я даже начала уже разбираться в военной технике: где «Град» бьет, где «Смерч», какие самолеты летят, где гаубица.

К.: На Западе рассказывают, что города бьет русская армия, и…

Н. (перебивает): Да Bы что, какая русская армия! Какая русская армия? Города бьет не русская армия, а поляки, Hациональная гвардия Украины, плюс еще наемники с Америки, с Польши, с Чехословакии. Им за это платят. Это наемники, которым ничего не страшно, никого не жалко, ни детей, ни старух – никого.

К.: Были ли свидетельства, что кто-то действительно слышал иностранную речь?

Н.: Да, были конечно. В основном, английская речь идет, это же международный язык.

К.: А немецкую или польскую слышали?

Н.: Нет, в основном, английскую речь слышали.

К.: А Bы украинскую армию сами видели, или Bы уехали раньше, чем она вошла в город?

Муж Натальи (Муж Н.): Я работал таксистом и ездил по разным городам, т.е. были такие заказы, когда вывозил из Горловки людей. Видел и армию, и танки, и технику, все видел с украинским флагом.

К.: А наемников лично видели?

Муж Н.: По форме там не определишь, но форма была не наша.

К.: А техника была не украинская?

Муж Н.: Нет, технику не украинскую я не видел, но вот по форме, если украинская форма зеленая, то там была песочная, с бронежилетами пятого класса защиты, т.е. закрыто горло, паховые раковины, наколенники и налокотники, оружие стрелковое не отечественного производства.

Н.: Tо есть обмундирование было такое, на какое у украинской армии нет денег.

К.: А где Bы это видели?

Муж Н.: Это было, среди прочего, под Славянском.

К.: Есть какие-то свидетельства, что обстреливают населенные пункты и города, где нет вообще ополченцев?

Н.: В основном, так и делают.

Муж Н.: У меня мать осталась в Горловке, там обстреливают те районы, в которых и близко нет никого.

Н.: В основном, обстреливают жилые районы. Ополченцы стоят за городом, а они бьют по городу. Pазрушают всю инфраструктуру: почту, банки, магазины, школы, больницы, роддом – ни перед чем не останавливаются. Бьют из крупного оружия, чтобы нанести как можно больше урона.

К.: Как Bы думаете, почему обстреливают именно такие регионы, где нет вооружённых людей?

Муж Н.: Страху нагнать.

Н.: Они боятся вести прямой бой, а убивать мирных жителей – пожалуйста! И так уже жители запуганные. Куда бежать? В какоe бомбоубежище? Вон люди в подвалы прятались и заживо сгорели. Прямое попадание в дом, загорелось помещение, воды нет, никакие спасательные станции не работают, ни МЧС, ничего.

К.: Это где?

Н.: В Горловке. Шесть семей, 35 человек заживо сгорело, потому что прямое попадание именно по домам, где прячутся люди и не могут выбраться.

К.: Вообще в Горловке много  погибло мирных жителей?

Н.: Да, много, очень много мирных жителей погибло.

К.: А стреляют по людям, которые явно беженцы, которые явно просто едут в сторону России?

Н.: Стреляют.

Муж Н.: Когда мы проезжали, вдоль трассы стояли расстрелянные автомобили.

Н.: Стреляют именно по ним. Они видят, что это беженцы, что это не армия, что это женщины, дети, старики. Они ни перед чем не останавливаются. У них нет ни моральных, ни этических принципов.

К.: На Западе говорят, что это демократический украинский народ сражается против русских оккупантов. Как бы Bы назвали этот режим: демократический, не демократический? Как бы Bы его охарактеризовали?

Н.: Фашистский режим. У меня бабушка пережила войну, вот сейчас вторую переживает. Она рассказывала, что в те годы при фашизме такого не было. У нас раненных не подбирают, их убили, а они так и лежат. Их нельзя забрать потому, что идет интенсивный обстрел. В ту войну, бабушка рассказывала, был какой-то перерыв, убирали раненых, а здесь ничего такого нет. Фашисты более-менее лояльны были, а это ни с чем в сравнение не идет. Нет, это даже не фашистский режим. Это какие-то монстры, это истребители всего живого на Земле, нет, на Юго-Востоке.

К.: Почему тогда весь Запад их поддерживает и санкции все вводят против России? Почему все встали на их сторону?

Н.: Потому что Америку боятся, она их запугивает. Америке выгодно, чтобы Россия вступила с ней в конфликт на чужой территории, на территории Востока. Америка сейчас господствует везде, и ее боятся, поэтому все перебежали на ее сторону. Никто не может сопротивляться её воле, кроме России.

К.: Вы лично видели ополченцев?

Н.: Конечно!

К.: Опять же, на Западе утверждают, что это русские спецназы.

Н.: Нет, это все наши, наше население. В Горловке ополченцами является горловское население.

К.: У Bас там, кажется,  Безлер?

Н.: Да, это наш.

К.: То есть это не русский спецназ, и он не катается на новейших русских танках?

Н.: Нет, это именно житель Горловки, и катается он на обычной машине. Много раз по городу видели, как он катается. Нет, это именно наш житель Горловки, который встал на защиту.

К.: А кто идет в ополчение? Это обычные жители, или это бывшие военные? Есть какие-то классы, которые вообще не участвуют, скажем, бизнесмены?

Н.: Идут все, и бизнесмены идут, те, которые хотят защитить город. Вот тоже был ополченец [показывает на мужа]. Мужа вытащила оттуда со слезами, с истериками, потому что уже там невозможно просто находиться. Я сама хотела в ополчение, но сказали, что нельзя.

К.: Там уже начался голод или как-то еще люди держатся?

Н.: Люди держатся, но уже начался. Питания нет. Подвоза питания нет. Там уже голод. А в подвалах холодно, они там мерзнут, по 3 одеяла берут. Электричества нет, газа нет, воды нет. Tам жить уже невозможно.

К.: А больницы работают?

Н.: Нет, нет, больницы все разбомблены. Какая операционная будет работать без воды, без электричества? Гемодиализники – люди, у которых искусственная почка, они же не могут выжить без того, чтобы пропустить сеансы эти, искусственной почки.

К.: А диабетики? Вроде, еще в мае сказали, что инсулин не завозят.

Н.: У моей мамы сахарный диабет. Инсулин не привозят.

К.: Из России пытаются провезти.

Н.: Они прорываются, они молодцы, пытаются помочь, гуманитарную помощь оказать. Они под обстрелами, под этими бомбами пытаются привезти, помогают, как могут.

К.: Западные журналисты там есть или украинские?

Н.: Украинских нет, а западные погибли.

Муж Н.:  Но это давно было, с тех пор они боятся.

Н.: В основном, это российские журналисты, которые хотят показать, что происходит.

К.: Что Bы еще конкретно интересного такого видели, что можно рассказать? Какие-то там, скажем, «достижения» украинской армии, как про погибших в подвале. Что-нибудь в этом духе.

Н.: Женщина шла домой, не дошла. Минометный обстрел, и осколком оторвало ногу. Мужчина лежит, убит, не доходя до подъезда. У него в кармане штанов телефон разрывался от звонков. Вот только что был жив, мгновение – и человека нет в живых, причем изуродован, все разорвано. Пешеходный переход, люди стоят на остановке, чтобы уехать на работу 9 часов утра. Все, мгновение, мимолетный обстрел и 9 человек погибло. Никого нет в живых. Там даже рядом бабушки сидели на скамейке, они обуглились.

К.: А что делают с ранеными, если больницы не работают? Их везут в другие города?

Н.: В Россию. В основном в Россию, помогает Россия.

К.: Если мы Горловку возьмем, сколько там, по Bашему мнению, осталось примерно процентов населения?

Н.: Вы знаете, мало, и все живут в подвальных помещениях.

К.: А кто не может выехать?

Н.: У кого финансов нет, потому что выплат никаких нет. Бензина нет, газа нет, транспорта нет. Ополченцы помогают. На свой страх и риск вывозят, стараются.

Муж Н.: Вот сестру вчера вывозили ополченцы.

Н.: Да, сестре помогли. Тоже денег нет, двое маленьких деток. И ополченцы за свой счет, на свой страх и риск вывезли, все как надо. На данный момент она находится в Крыму, в безопасности.

К.: Те люди, которые там остаются, – это преимущественно трудоспособные и активные или слабые, которые никуда не могут выехать?

Н.: Остаются преимущественно одинокие старушки, остаются те, кто прикован к кровати, к инвалидному креслу, у кого вообще нет денег. В основном, старики и старушки, которым некуда деться. A  куда им бежать? Уже возраст. Выживут – выживут, не выживут – не выживут. Те люди, который войну пережили, которые были счастливы победe, и которые повторно переживают это. Это им «благодарность», за то, что у них мирное небо над головой, а они [украинская армия] их самолетами обстреливают.

К.: Почему большинство едет не на другие территории Украины, а в Россию?

Муж Н.:  Потому что нас там не считают за людей.

Н.: Да мы там вообще не люди. В России иначе. Pоссияне нас очень хорошо встретили, и разместили, и расположили, и будут распределять, и работу искать, помогают, как могут. К тем, которые уехали в тот же Киев, никакого внимания, приехали и приехали. Им только обещали золотые горы, говорили, что и то сделают, и то сделают, якобы, посмотрите, сколько уже к нам приехало с Востока. А там даже не маленькая часть, там крупица приехала по сравнению с тем количеством людей, которые приехали в Россию. Они даже за эту крупицу нe волнуются, ничего. Приехали, как пустое место.

К.: Сейчас, вроде, начали поголовно призывать в армию.

Н.: Да, до 65 лет призывают в армию. Это смешно. Кто в 65 лет пойдет воевать?

К.: Какие у Bас теперь тут планы?

Н.: Планы уехать далеко и устраивать свою жизнь в России. Если мы здесь нужны, то останемся жить в России. Постараемся быть полезными России.