Сладков: Грузия потеряла любовь России, а Донбасс спасет наша военная база

Александр Сладков — личность, без сомнения, легендарная. Известный репортер, военкор, освещавший практически все войны постсоветского пространства, в том числе и войну на Донбассе с самых ее первых дней, автор множества фильмов и книг, остающийся верным своему мнению и не изменяющий собственному стилю — непринужденному, простому и потому понятному его зрителям и читателям. Корреспондент Кристина Мельникова встретилась с Александром Сладковым в центре Донецка, чтобы поговорить о журналистике и войнах, на которых он был и о которых рассказывал за годы своей внушительной журналистской карьеры.

— Мы вот сейчас в частном порядке с вами обсуждали, что репортер должен уметь все вне зависимости от специализации. Почему?

— Конечно! Нужно учить монтировать. Писать нужно уметь обязательно. Это самое главное. Можно часто услышать: «Я телевизионщик вообще-то, зачем мне писать?» Но любой человек должен хорошо писать, если он хочет, чтобы его поняли. Раньше говорили, что не стоит быть журналистом, чтобы идти в журналистику. Сейчас журналистика — это целостная профессия. И одна из основ — мультижурналистика. Нужно уметь не только писать, но и снимать, знать основы режиссуры, понимать, как правильно выставлять свет, как писать звук, как договариваться, как поддерживать связи с теми, с кем работаешь, как оставаться верным своим персонажам.

— Что значит быть верным своим персонажам?

— Если ты выбрала себе персонаж, то ты должна следить за его развитием, а сама жизнь уже будет выстраивать драматургию. Вот он был одним, затем стал другим. У меня есть масса героев, которых я всю жизнь отслеживаю. Например, Абдулла. Он был совсем юным школьником, потом он был беспризорным, потом он был бойцом, потом он остался без двух ног, теперь он общественник. У меня есть кадры, как он пятилетним мальчиком приезжает из Афганистана в Советский Союз.

— А как вы с ним познакомились?

— Я ездил снимать про интернат афганцев в Советском Союзе, но интернат разогнали после его распада, а вот выпускники приехали. В Волгограде мы с ним познакомились. Есть у меня крутой разведчик, которого я снимал во время боевых действий. Потом он торговал утюгами, сейчас он очень богатый и известный топ-менеджер в области продаж. Есть человек, который был снят в Чечне. Гюрза. Он воевал, потом он разводил кроликов, потом он стал колхозником, миллионером… Интересно изучать героя в развитии, это и есть верность своему герою. А верность своему герою — это и есть признак нормального репортерства. Но я говорю только о репортерах.

— Я правильно поняла, что современная журналистика, на ваш взгляд, это журналистика лонгридов?

— Ну конечно. Это формат статьи, где ты применяешь другие приемы, но ты же можешь сделать это все сам, а можешь привлечь разных людей. Я считаю, что нужно уметь делать все самостоятельно. И основа — написание, изложение своих мыслей на бумаге. Меня удивляют репортеры, которые говорят: «Я не хочу писать, я не люблю писать». Ведь текст — это основа основ. Мы вначале пишем текст, потом мы наращиваем его эмоциями звуков, если это радио, затем мы накладываем картинку, расширяя палитру и спектр изобразительных приемов. Потом совмещаем звук, текст, наговор, тембр голоса. Все становится сложнее и сложнее. Но основа все равно текст. Даже если снято без закадрового текста, в основе все же лежит именно он. Просто он выражен без букв — картинкой, эмоцией, всем остальным.

— Часто можно услышать презрительное: «Я не смотрю телевидение, я ему не доверяю». Есть ли будущее у телевидения?

— Конечно есть! Должны быть люди, отвечающие за базар. Блогерство — это прекрасное направление, многогранное, эмоциональное, оперативное, но осталось только ответить за базар. Мало отвечать за каждую букву, важно еще и развиваться как личность. Будучи публичной персоной, ты должен следить за собой. Это не Господь Бог тебе дал право рассказывать людям о том, что происходит. Ты его завоевываешь сам. Но не в полном объеме. Только в Писании можно найти абсолютную истину. А здесь ты должен завоевывать каждый раз заново право высказываться. Я сейчас веду речь о репортерах, а репортеры — это люди, которые все поднимают с земли.

— Репортерская работа — работа на месте событий или что-то большее?

— Расхожесть формулировок уже приводит к их пошлости. Репортер — это провайдер, человек, который берет за руку другого, не имеющего возможности поехать, например, на войну, попасть в жерло вулкана, но может узнать об этом благодаря репортеру.

— Как избавиться от субъективизма и показать наиболее полную картинку этому человеку, читателю, зрителю?

— А зачем избавляться от субъективизма? Репортер может показать мир только своими глазами. Если мы не будем видеть личность, персону в репортере, одного из героев, который не тянет одело на себя, не выпячивается, но является одним из персонажей своего рассказа, то нам будут неинтересны его репортажи. Его ощущения — самые главные, потому что он за них несет ответственность. Как можно писать объективно, если человек сам по себе субъективист? И я не понимаю вот этого вот — «будьте над схваткой». Почему мы должны быть над схваткой?

— Как вы относитесь к пацифизму, будучи военным журналистом?

— Положительно, но не к воинственному. Если человек занят своим делом, он актер, художник, маляр, столяр, то зачем ему идти служить в армию?

— Почему в США было активное антивоенное движение против войны во Вьетнаме, а на Украине этого сейчас нет?

— Я не был в конце 60-х в Америке, и я не был сейчас на Украине. Но американцы вообще не воинственная нация. Они в своем этническом и генетическом клубке не предназначены для войны. Не тот набор хромосом. Они работяги, очень позитивные люди, умеют петь, танцевать, работать, создавать экономику, совершать подвиги в бизнесе. Но война не их дело. Я это говорю как человек, который написал книгу про американскую армию, она вышла в «Эксмо» («Армия США. Как все устроено». — EADaily). И я признаю, что при генетическом несоответствии военному коду у них все-таки великая армия. И безупречная. Единственное — это гены.

— А русские?

— Сергей Николаевич Ениколопов, легендарный человек, криминальный психолог, мне рассказывал, что лишь некоторые индейские племена и русские (под русскими я подразумеваю белорусов, украинцев и русских обязательно) не имеют проблем с вхождением в боевое состояние и выходом из него. Это не значит, что остальные хуже воюют. Может быть, остальные нации даже более целеустремленные в этом отношении, потому что могут преодолеть себя и идти.

— Вы освещали все конфликты на постсоветском пространстве…

— Не, в Карабахе не был.

— Есть какие-то общие черты, отличия?

— Что именно интересует? Военная часть, гуманитарная, экономическая, моральная, философская?

— Пожалуй, интересует философская, моральная, военная…

— Мораль — в защите Родины и слабого. Мой дядя как-то написал кандидатскую диссертацию, хоть и не стал принципиально защищать докторскую. Но тема кандидатской была — «Мораль и нравственность войны». В целом мораль такова — нужно всегда оставаться человеком. Даже животное не убьет без особой надобности. Но в человеческом обществе эта мораль нарушается везде и повсюду. Списание грехов, связанное с убийством, на мой взгляд, очень легко проходит в военных условиях. Это неправильно.

— Если говорить о более приземленных вещах и простых материях. Эти войны имели общие причины?

— Да. Сильный всегда думает, что он может отнять землю и жизнь у слабого. И в какой-то момент, когда ему кажется, что заступиться некому, он это начинает делать.

— Во всех войнах вы занимали чью-то сторону?

— Безусловно! Но всегда нужно гуманитарный аспект держать стерильным. Если было бы такое, что здесь стреляли бы пушки и убивали мирных жителей по ту сторону, я бы никогда не согласился с этим. Но, слава богу, такого не происходит.

— Какая война из тех, где вам довелось побывать, была самой нечестной, самой страшной?

— Не анализировал. Но ничего красивого не помню. Вертолеты, стрельба, десант высаживается, завораживающий вид разрушений, радость овладения позициями — это не та эстетика, которой хотелось бы любоваться.

— Что заметили в 2008 году, какой опыт вынесли из тех событий?

— Те, кто подумал, что в российских военных можно просто так стрелять, сильно ошибались. Тогда действовал принцип «заработал — получи». В той войне Грузия потеряла больше, чем просто землю. Она потеряла любовь жителей России.

— Вы тут с самого начала войны, какие изменения вы наблюдаете за эти годы?

— Изменения в какой области? В экономике?

— Скорее в настроениях людей.

— Отвратительные настроения. Потому что война затягивается, жизнь на этой земле дана одна, и каждому человеку хочется прожить ее на своей родине, а он смотрит и видит, допустим, Авдеевку, видит свой дом, но седьмой год не может попасть туда. Там ходят какие-то люди в военной форме, хозяйничают, а он к своему дому не может подойти, и не потому, что он сам не хочет, а потому, что нет команды, нет возможности.

— Где было сложнее всего работать из всех военных конфликтов? Сложнее всего находить общий язык с людьми?

— Сложнее всего сегодня в Сирии.

— Как рождается герой?

— По-разному. Бывает, действует принцип «вспотел — покажись начальству». Героический поступок, на мой взгляд, — это поступок высокоморальный, поступок, который совершает человек, находясь в стойком убеждении, что об этом никто не узнает. Если же говорить об информационной составляющей, то как угодно. Можно использовать современные технологии. Можно использовать пиар-формулы. Можно просто ходить за солдатом, который воюет, и, снимая каждый его шаг, осознать, что именно он герой.

— Вам интересно находить людей, никому не известных, открывать их зрителю?

— Конечно! Это основа профессии — нахождение героя.

— Я замечаю, что современные журналисты часто идут по пути наименьшего сопротивления, берут интервью у уже известного человека, у которого порой сложно узнать что-то новое.

— Это тоже достойный метод, это одна из позиций, тут нет ничего плохого.

— Ну я бы поспорила. Это менее интересно.

— Ну если герой дутый, то, конечно, менее интересно, а если настоящий, способный влиять на ситуацию внутри репортажа, способный влиять на принятие решения зрителем после просмотра этого репортажа, то это здорово.

— С кем вам было интереснее всего и комфортнее всего работать на Донбассе из известных командиров?

— С Пулей, с Абхазом, с Мамаем, с Захарченко, с Ходаковским, с Леней Барановым, со Скифом в ЛНР, с Саидом…

— Да мразей полно, что я тут скажу. Сидя на диване, наматывая соплю на палец, можно всякое придумать. Но есть фильм про Мамая, который я сделал, находясь здесь. Он из двух частей. Первая популярная, а вторая, где описана сама гибель, почему-то мало просматриваемая. Она тяжелая очень. Но там двумя камерами снято все, что происходило до последней секунды. Обвинять можно, а отвечать за базар никто не хочет. Говорили даже, что я якобы стрелял из пулемета, что я его завлек туда, что я организовывал провокации против украинцев, чтобы они стреляли в ответ. Но это говорят люди, которые не владеют ситуаций. Если у кого-то возникнет возможность ответить за базар, готов встретиться и обсудить.

— Как следует показывать войну? Романтизировать ее или демонстрировать со всеми недостатками, обнажать всю правду, порой не слишком привлекательную?

— А где правда в войне?

— Есть советские фильмы о войне, идеализирующие героев, а есть, например, фильм «Братство» Лунгина, где персонажи зачастую далеко не примеры для подражания.

— К Лунгину отношусь с огромным уважением. Я не смотрел этот фильм и пока не могу обсуждать его. Знаю только, что его оценивали негативно. Ну а что касается того, чтобы показывать войну таковой, какая она есть… Я вот лично не знаю, какая она. У меня есть знакомый — Володя Масленников. Я работал с ним в Африке. Он представлял подразделение логистики Красного Креста. Он помогал нам в Кот-д'Ивуаре, когда мы снимали охотников Дозо — это компонент темы вуду. Мистические вещи, которые странным образом находили подтверждение нашим действиям, хотя я и чужд всевозможной мистике. Я его спросил тогда: «Володя, а что такое вуду?» А он ответил: «Знаешь, я тут 10 лет работаю, если бы ты меня спросил лет восемь назад, я бы тебе все четко рассказал бы». И вот тут то же самое. Я 30 лет репортер, и я не могу сказать, что такое война. Но если кто-то задумывается над этим, я советую прочитать О’Брайена «Вещи, которые они несли с собой». Это роман, и в конце романа в качестве одного из заключительных моментов — рассуждения на тему правды о войне. Очень интересно. Вот он близок к формулировкам. Ну и надо быть правдивым по отношению к самому себе. Если ты веришь, что это правда, то можно рассказывать все что хочешь о войне. Только если ты сам веришь в эту правду.

— Если мы заговорили о книгах, то какие ваши самые любимые книги о войне? Книги, которые нужно прочитать человеку, желающему писать о войне?

— «Война и мир» Толстого, «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, «Солдаты, которых предали» Гельмута Вельца. Безусловно, «Горячий снег» Бондарева, «Вьетнамский кошмар: моментальные снимки» Брэда Брэкка. Из поэзии — Киплинг. Это так, навскидку.

— Если возвращаться к Донбассу и к понятиям, которые окружают войну на Донбассе. Вот, например, Русский мир, что это такое?

— Русский мир — это широкое понятие, не националистическое, Русский мир — это философия, которая близка очень многим странам и народам, и в него вполне помещаются и Кавказ, и наш Север. Это вполне комфортная субстанция, в который уживаются не только этнически русские. Русский мир для меня — это та самая интернациональная советская идея, на которой я был воспитан.

— Поначалу тут много говорили о Новороссии? Жизнеспособна ли эта концепция сегодня?

— Нужно определиться в тех факторах, которые составляют Новороссию. Я, честно говоря, не считаю грамотным для себя обсуждать эту тему.

— Но вы высказывались на тему военной базы. Интересно было бы поподробнее выяснить вашу позицию по этому поводу.

— Я видел, как появляются и разворачиваются военные базы в Абхазии, в Южной Осетии, в Таджикистане, в Армении, в Южной Осетии, как появляются наши военные базы в Тартусе, в Хмеймиме.

— Думаете, правильно было бы создать российскую официальную базу на Донбассе?

— Да, и забыть о проблемах безопасности. Тогда уже никакой дурак не решится обстреливать эти территории. Зачем им будет нужен этот суицид?

— Что делать с Харьковом, с Запорожьем, с Одессой?

— Я не политолог, но чем дальше мы оттягиваем решение этого вопроса, тем тяжелее он будет потом решен. Но он будет решен. Мы не сможем не быть соседями с Украиной. Что делать с Харьковом? Ну возвращать домой, назад в Россию?

— Прямо в Россию?

— Ну это же был российский город? Значит, надо возвращать.

— Ну да, логично. Вы говорили, что надо возвращать и всю Украину? Почему?

— Потому что это исторически справедливое решение. Мы должны жить вместе. Россия, Украина, Казахстан, возможно, еще Киргизия и Таджикистан. Но опять-таки при создании условий для свободного волеизъявления жителей. На Украине люди сейчас не могут свободно принимать решения.