russian7.ru
Германская газета Berliner Zeitung, дернув пару кружек баварского, сообщила, что «власти Бранденбурга запретили допускать на мероприятия, посвященные 80-летию Победы над нацизмом, представителей России и Белоруссии».
Нашу Победу в Великой Отечественной войне стали ставить под сомнение, едва высохли чернила подписей на Акте безоговорочной капитуляции нацистской Германии. Все началось с двух первых и — в условиях тогдашней нашей общей боли, пролитой крови, миллионов погибших и замученных наших сограждан — незаметных шагов тогдашних западных членов антигитлеровской коалиции.
Шаг первый — попытка подписания во французском Реймсе, в штабе генерала Эйзенхауэра некоего документа, названного «актом сдачи на Западном фронте». К чести командующего экспедиционным корпусом американо-британских союзников, он в этих переговорах участвовать отказался. И немедленно уведомил нашу Ставку о готовящемся спектакле. Реакция советского командования была резкой, но корректной. Нацисты, которые хотели сепаратного мира, получили отказ и ретировались.
Акт был подписан в Берлине. Который был взят войсками Красной армии. Сегодня повторение этих слов — не мать учения, а восстановление исторической памяти.
Шаг второй — в Европе, политой кровью красноармейцев, в Европе, где те же германские автобаны построены узниками концлагерей, превращенных «культурной немецкой нацией» в рабов, в Европе, в которой наша армия остановила печи крематориев и машину массового уничтожения человечества, день освобождения от нацизма не празднуют даже для блезиру, ограничиваясь формальным возложением цветов.
И к тому же дату Победы специально сдвинули на сутки вперед. Прикрываясь разницей в часовых поясах, как попытались было прикрыть подписание сепаратного мира с гитлеровскими бонзами «географическим удобством».
В этой связи публикация в «Берлинер Цайтунг» о меморандуме, разосланном главой германского внешнеполитического ведомства Бербок, не должна удивлять от слова совсем.
Фрау Бербок рекомендует главам муниципалитетов, если и когда на торжествах, посвященных нашей Победе, появятся русские или белорусские дипломаты, «высылать их из страны». Добавлено что-то малохудожественное про то, что «не следует присылать приглашения», употреблено также словосочетание «право домицилия» (место постоянного проживания, если по-простому).
Скандал? Провокация? Невежество?
Нет. Это политика, и у этой политики очень давние и прочные корни.
Европа — за исключением очень небольшого количества честных и благородных людей, сражавшихся с гитлеровцами на фронте, в партизанских отрядах, состоявших в движении Сопротивления рейху и его человеконенавистнической философии, идеологии и практике, — жила под этим самым рейхом, ни в чем не зная ни проблем, ни трудностей. Европейцы работали там, где и работали до прихода войск вермахта, посещали те же театры или рестораны, куда ходили до начала войны. Они принимали гостей, ездили в отпуск, словом, их жизнь была почти неотличима от довоенной. Правда, за эту «неотличимость» приходилось платить.
Например, доносить, и доносить массово, на соседей. На евреев, коммунистов, на тех, кто не слишком жаловал «новый порядок». О том, что с жертвами доносов происходило, а также с детьми тех, кто становился жертвой доносов, европейцы предпочитали не думать. Потому что если бы они подумали хоть пару минут, то увидели бы и массовые расстрелы на центральных площадях европейских городов. И заметили бы эшелоны с депортированными, и услышали бы крики детей, которых вырывали из рук родителей, публично, при свете дня и при скоплении народа, чтобы отправить в концлагеря.
Еще нужно было славить бесноватого фюрера, прислуживать эсэсовцам и гестаповцам — в расчете на щедрые чаевые. Но это ж не была сделка с совестью, помилуйте! Просто так жили все. Это было нормой существования при нацизме. Нормой. А тут пришли какие-то красноармейцы, какие-то русские, едва ли не «варвары и агрессоры», и сломали такую чудную игру.
Заставили весь мир — настоятельно и настойчиво — увидеть, с чем мирились в повседневной жизни рядовые западноевропейские обыватели. Расстрелы, облавы, убийства, грабежи, пытки. Потом изобрели даже термин: «банальность зла». И это очень точно определяет то, в чем, с кем и как жила Европа.
Гестаповец Барбье, «лионский мясник», лично пытал тех, кто посмел сопротивляться рейху, он подвешивал жертв на крюках, вырывая им щипцами ребра. Ну а потом принимал душ, переодевался и шел ужинать в приглянувшийся ему лионский ресторанчик. Хозяева-французы считали герра Барбье «культурным и щедрым клиентом».
Таких барбье по Европе были сотни тысяч, а таких прислуживающих им хозяев ресторанов — миллионы.
Наши отцы, деды, прадеды, прапрадеды, наши мамы, наши бабушки и прабабушки пришли вот туда, где барбье пытали и убивали, а потом вкусно ели и пили, — и сломали эту машину. Страшную для нас.
И удобную для них практически всем.
Запрет нам и нашим белорусским товарищам по оружию посещать мероприятия по случаю Нашей Общей Победы, рекомендованный внучкой ветерана гитлеровского вермахта Вольдемара Бербока, отмеченного, кстати, военными наградами, выглядит более чем логично. В той логике, с постулатами которой мы воевали восемьдесят лет назад и сражаемся сегодня.
