Мнение: День Победы и конец войны — разные вещи

фото из открытых источников

Сегодня уже большинство не только экспертов, но и так называемых простых граждан согласны с тем, что конец Украины ещё не конец войны. Если Западу удастся организовать серьёзную провокацию на Балтике, в Молдавии или ещё где-нибудь (например, на Кавказе и совсем не обязательно в Азербайджане), то даже горячая прокси-война может продлиться, а её формат может расшириться. Более вероятно продолжение главного — экономического, политического и информационного противостояния, в условиях «холодного мира». В общем, вариантов продолжения кризиса в отношениях России с Западом масса, а вариантов урегулирования мало, и они далеко не так очевидны и вероятны, как продолжение и даже нарастание противостояния.

При всём при этом, вроде бы всё понимая, не только «простые граждане», но и эксперты, в том числе совсем непростые, озабочены исключительно послевоенной судьбой Украины:

• останется ли от неё хоть что-нибудь, и если да, то зачем, а если нет, то почему;

• что с ней делать, независимо от того, останется ли от неё хоть что-то;

• делить ли её с соседями или обойдутся гады натовские: «такая скотина нужна самому»?

Эти и масса других вопросов послевоенного устройства Украины вызывают бурю эмоций в российском информационном пространстве. При этом суть всей дискуссии чисто украинская (один же народ): как бы извернуться таким образом, чтобы получить всё нужное (и ещё немножко ненужного), ничего никому не дав и ничем не пожертвовав за решение своих проблем. Извернуться можно, но что-то дать и пожертвовать придётся, просто можно постараться добиться максимальной экономии без потери эффективности и даже с её увеличением.

Я, конечно, понимаю, что война сама по себе является жертвой, но призом служит победа, а вот обустройство (не только экономическое, но и политическое, и административное) территорий, даже не присоединённых пока, а только лишь занятых по результатам боевых действий, — это новый процесс, вытекающий из факта победы. Здесь задача уже не в том, чтобы победить, а в том, чтобы надолго, желательно навсегда закрепить результаты победы.

И вот тут-то возникает коллизия, которую почему-то в упор не желают видеть спорщики, предлагающие свои варианты постукраинского будущего: окончательная победа на Украине и даже над Украиной не является окончательной победой в войне с Западом. Это лишь промежуточный финиш: гонка продолжается дальше без остановки. Отдых и починка инвентаря не предполагаются. То есть, с одной стороны, нам надо закреплять результаты победы в рамках скорейшего перехода к мирной жизни, с другой — сам результат не окончателен, так как оспаривается главным врагом.

В таком формате логично было бы рассматривать все действия, применяемые к поверженной Украине, не только и не столько в рамках эффективного хозяйствования, сколько в рамках гарантированной ликвидации оставшегося антироссийского потенциала этой территории и максимально возможного использования её ресурса для обеспечения российских интересов в противостоянии с Западом. Грубо говоря, пост-Украина должна по минимуму оттягивать на себя военный и экономический потенциал России, по максимуму обеспечивая её потребность в самых разных ресурсах. Причём речь не только и даже не столько о запасах недр, возможностях сельского хозяйства и прочих вещах, традиционно понимаемых под термином «ресурс».

Например, сама территория, позволяющая надёжно контролировать черноморскую акваторию, устье Дуная (а значит, и весь дунайский торговый путь), нависать над Балканами и блокировать на карпато-днестровском рубеже любую потенциальную военную угрозу со стороны Европы, является серьёзным ресурсом. Поэтому рассказы о том, что «нам не нужны территории, у нас своих много» свидетельствуют о неадекватном восприятии политической реальности и полном непонимании причин начала СВО и неэффективности всех миротворческих инициатив, от кого бы они ни исходили.

Стороны конфликта (а это Россия и Запад) понимают, что неважно, как будет осуществляться тотальный контроль над стратегически важными территориями, важно, чтобы он был гарантирован, то есть, чтобы его невозможно было оспорить. Не на словах оспорить (как говорится в анекдоте, на словах «можете меня даже бить») — на деле. В процессе общения с украинской правящей (или правившей) элитой разной политической ориентации как Москва, так и её оппоненты пришли к выводу, что удалённого контроля (политического, экономического, финансового, информационного) мало. Внешнее управление Украиной неэффективно в силу низкой договороспособности её элит, воспринимающих любое соглашение с одной стороной как повод для начала закулисного торга с другой о лучших условиях.

На сегодня и Россия, и Запад пытаются рассматривать разные варианты прямого контроля, но через назначенные руководить местные элиты. Это формально дешёвая (на деле довольно дорогая и неэффективная) схема, при которой «пункты контроля» устанавливаются на низших эшелонах. Формальные и неформальные советники контролируют административные структуры, а также структуры полиции и безопасности. Реализация Западом такой схемы на Украине, а Россией на освобождённых территориях демонстрирует её низкую эффективность и высокую затратность.

Для реализации подобной схемы необходимы управляемые политики. Как правило, на Украине таковые либо уже не обладают собственным авторитетом в массах, либо никогда им не обладали. То есть они опираются на экстраполированный авторитет «хозяина»: пророссийские — на авторитет России, прозападные — на авторитет Запада. При этом сама гиперкоррупционная структура украинского общества и его политической модели не меняется, некоторого, причём далеко не тотального, успеха удалось добиться только в Крыму. Но Крым — маленький регион, находившийся под пристальным присмотром центральной власти целое десятилетие. В большинстве же случаев расположение «контролёров» между принимающей решение официальной властью и исполняющим решение аппаратом обеспечивает быстрое и надёжное коррупционное купирование их вроде бы широких, но неофициальных полномочий.

«Контролёры», не имеющие возможности официально издавать требующие безусловного исполнения документы, находятся в зависимости от местной бюрократии, способной (как любая бюрократия) найти тысячу и одну уважительную причину для невыполнения даже официального распоряжения, не говоря уже о неофициальном. Если «контролёры» хотят демонстрировать свою эффективность пославшему их центру (хоть Москве, хоть Вашингтону), они должны интегрироваться в местную систему, то есть стать частью гиперкоррупционной украинской системы. «Слишком честных», долго сопротивляющихся «интеграции», система скомпрометирует, обвинив в коррупции или на худой конец в неспособности установить рабочие отношения с местной властью. Хорошо если сломана будет только карьера, могут всю жизнь испортить (сломать). Ну а тех, кто имеет надёжное прикрытие в центре и местной системе не по зубам, просто убьют какие-нибудь бандиты (или диверсанты) или трагический случай произойдёт.

Запад, рассматривавший Украину исключительно как расходный материал, давно нашёл выход в замене «контролёров» инструкторами-наёмниками с одновременным изменением их задач. Если от «контролёров» требовалось помочь местным создать рабочую систему, то инструкторы-наёмники должны только обеспечить более высокий квалификационный уровень при исполнении ставящихся центром задач. Сколько и чего при этом украдут и насколько в принципе жизнеспособна местная система без внешней поддержки, Западу не интересно — Украина всё равно обречена.

Россия как в варианте присоединения территорий, так и в варианте оформления протектората заинтересована в создании эффективной самоокупаемой и даже приносящей прибыль системы управления. Поэтому использовать аналогичные механизмы она не может. Отсюда необходимость организации системы управления в формате российского генерал-губернатора с российским же аппаратом и небольшим, но достаточно эффективным российским силовым («преторианским») контингентом, обеспечивающим безопасность генерал-губернатора и его аппарата, а также общий надзор за силовыми структурами генерал-губернаторства, в большинстве своём (кроме структур безопасности) состоящих из местных кадров. Публичный надзор за всей административной и силовой структурой осуществит аппарат генерал-губернатора, а специфический негласный (в рамках внутренней безопасности) — делегированные из России специалисты.

Для обеспечения более адекватного восприятия местных реалий генерал-губернатор может набрать себе небольшую группу (три-пять человек: в более крупном коллективе теряется эффективность за счёт постоянных споров и расхождений в оценках) советников, знакомых с местными реалиями (хоть из эмиграции, хоть из местных пророссийских активистов). Но они не должны находиться в штате его аппарата и не могут быть облечены никакими властными полномочиями. Даже их инициатива в освещении каких бы то ни было вопросов нежелательна (так как открывает дверь косвенному коррупционному воздействию). Только ответы на вопросы в заранее заданных пределах. Работа по контракту, который может быть разорван государством в любой момент.

Задача генерал-губернатора и его аппарата не улучшать и не ухудшать жизнь местного населения искусственно, а при минимально необходимой поддержке центра создать работающую хозяйственную структуру, позволяющую перевести территории на самоокупаемость с учётом расходов на содержание направленного туда на работу аппарата и на обеспечение государственных интересов России в пределах данных территорий.

Таких генерал-губернаторств может быть от нескольких штук (объединяющих кластеры по несколько областей) до почти двух с половиной десятков (по одному на область). Экономить на количестве генерал-губернаторств не следует, так как из одного центра невозможно эффективно управлять Украиной, очень разной политически, экономически и ментально, одновременно контролируя и переформатируя её собственный управленческий аппарат, создавая новую комплементарную российской систему управления.

Основная экономия в данном случае будет достигаться на отсутствии необходимости покупать лояльность населения «новой власти», состоящей из местных «пророссийских политиков» с нулевым авторитетом в массах. Российский наместник правит не потому, что его избрал народ, а потому, что его прислал победитель. Кроме того, наличие официально назначаемой Кремлём власти избавит от необходимости постоянно вмешиваться в местные внутриполитические дрязги, занимая чью-то сторону и, таким образом, принимая на себя ответственность за результат, который с высокой долей вероятности будет негативным. Ну и наконец тот факт, что отстранённые от власти местные элиты будут люто ненавидеть подобных «уполномоченных Кремля», резко сократит (хоть и не отменит полностью) вероятность коррупционного сговора местных с «варягами».

Подобная организация управления также позволяет не решать сразу судьбу занятых российскими войсками территорий, а принять решение на основании опыта управления ими и реального взаимодействия с местным населением. Некоторое время политической неопределённости никак не противоречит международной практике (в иных случаях переходные периоды длились и десятилетие, как, например, в Австрии после Второй мировой войны), зато даёт возможность более эффективно прошерстить население насчёт прошлой деятельности и нынешней лояльности (в том числе открыв нелояльным выезд за рубеж).

Главное же, такой подход позволяет относительно дёшево и оперативно концентрировать в интересах России любой местный ресурс (территориальный, демографический, логистический, прочие) без встречных обязательств (осуществляющий прямое управление победитель никому ничего не должен).

Безусловно, это не самый гуманный подход с точки зрения интересов местного населения, но напомню то, с чего мы начали этот материал: для России с разгромом Украины война не заканчивается, наоборот, она может перейти в более сложную и даже более опасную фазу, которая потребует нового огромного напряжения сил. При этом Россия не может в сложившихся условиях ни инвестировать в новые территории без ограничений (история с «созданием витрин» провалилась у всех: и у СССР, и у Запада), ни просто бросить разгромленную Украину и уйти, из неё тут же начнут вновь формировать ударный кулак против России (даже если своего населения не хватит для новой армии, никто не может помешать разместить там американские ракеты) и провоцировать новую войну.

В крайнем случае, поскольку не исключена возможность, что окончательное решение украинского вопроса (с полноценным международным, в том числе союзниками России, признанием новой геополитической реальности) будет отложено до конца глобального противостояния с Западом, подобная схема позволяет использовать украинский ресурс как собственный, без окончательного юридического оформления статуса данных территорий. Ну и никто не мешает в любой момент принять любое решение по любой территории, кроме тех, которые уже вошли в состав России.

Таким образом, естественное для людей стремление к определённости будет стимулировать их к выбору в пользу России и желанию ускорить процесс окончательного вхождения своей территории в её состав. У Запада будет оставаться меньше точек опоры на подконтрольных России территориях. Всё вместе должно существенно облегчить России процесс достижения окончательной геополитической победы, в том числе за счёт лишения Запада надежды на финансово-экономическое и политическое увязание России в украинской реконструкции.

Ростислав Ищенко